Деве. Они в четыре руки сыграли «Цампу», а после искренних просьб слушателей продолжили увертюрой из «Поэта и крестьянина».
– Allez vous-en! Sapristi! – надрывался за дверью попугай.
Из всех присутствующих только ему хватило честности признать, что он далеко не первый раз за лето выслушивает это, несомненно, похвальное исполнение. Старый месье Фариваль, дедушка близняшек, пришел в ярость из-за вмешательства птицы и настаивал: нужно ее изгнать куда-нибудь подальше, в темное место. Виктор Лебрен возражал, а его решения были столь же непоколебимы, как воля судьбы. К счастью, попугай больше не мешал всеобщему развлечению, ибо, очевидно, уже выместил всю накопившуюся злобу в своей яростной нападке на близнецов.
Далее младший брат с сестрой прочли вслух стихи, которые все присутствующие не раз слышали на зимних вечерах в городе.
Затем маленькая девочка вышла в центр холла и исполнила танец с юбками. Мать аккомпанировала ей на пианино и в то же время с тревогой и жадным обожанием следила за дочерью. Тревожилась она напрасно. Девочка была хозяйкой положения. Она принарядилась к вечеру в черную фатиновую юбочку и черное шелковое трико, шейку и руки оставила обнаженными, а ее завитые волосы топорщились на голове, как взъерошенные черные перья. Двигалась девочка весьма грациозно, а черные туфельки так и блестели, когда хозяйка вдруг выбрасывала ножку вперед с поразительной быстротой и ловкостью.
Затем потанцевать решили все остальные. Мадам Ратиньоль не могла присоединиться к веселью, поэтому с удовольствием согласилась сыграть на пианино. Она играла очень хорошо, прекрасно выдерживала ритм вальса и придавала мелодиям необыкновенную, вдохновляющую выразительность. По ее словам, она не бросила занятия музыкой ради детей, ибо они с мужем оба считали, что музыка привносит уют и красоту в дом.
Танцевали почти все, кроме близняшек: одна не хотела ждать даже несколько минут, пока другая кружится в объятиях мужчины. Конечно, сестры могли танцевать вдвоем, но до этого они как-то не додумались.
Детей отослали спать. Некоторые послушно отправились в постель, некоторые брыкались и визжали, пока няни силой уводили их из холла. Тем вечером маленьким разрешили остаться до мороженого – разумеется, всякое родительское снисхождение здесь достигнет предела.
Мороженое подавали с золотисто-серебряным тортом, разрезанным на кусочки чередующихся цветов; лакомство приготовили и заморозили после обеда две чернокожие кухарки под зорким руководством Виктора. Мороженое признали очень вкусным, пусть и неидеальным: ванили многовато, сахару маловато, охладили недостаточно, да и с солью переусердствовали. Виктор же своим достижением гордился, всем его нахваливал и подначивал приготовить лучше.
Дважды потанцевав с мужем, раз с Робертом и раз с месье Ратиньолем (худосочным господином, который в танце качался, как тростник на ветру), миссис Понтелье вышла на галерею и села на низенький подоконник, откуда были видны весь холл и залив. По востоку разливалось мягкое сияние. Взошла луна,