Никаких лишних вопросов не было, документы уже были готовы, и оставалось подписать их у комбрига капитана первого Паршина. В быту его ласково кликали «Паршивец» за безудержную охоту за юбками, умело ловкое употребление спирта и необыкновенную везучесть. Он не чинил никому зла, как в прочем и не творил добра. Владимир, так звали кадровика, перед заходом в кабинет остановил Самарина и как-то по-отцовски сверху вниз, ласковым взглядом и тихим голосом произнёс:
«ВиктОр, может всё-таки, подумаешь? Тебе меньше месяца не хватает до двадцати восьми выслуги. Это же три процента к пенсии…и так рано уходишь. Тебе ещё положено пройти освидетельствование в госпитале. Три недельки отдохнешь в Севастополе и езжай в свою Анапу».
Самарин, улыбаясь, покачал головой, мол, копейки считать не будем, и показал товарищу на дверь комбрига. Мичман тоже покачал головой с досадой, и со стуком вошёл докладывая с порога о прибытии уволенного в запас старшего офицера.
После свежего утреннего воздуха в кабинете ощущался застоявшийся смрад от явно продолжительной в три дня праздников пьянки. Да и вид симпатяги Паршивца выдавал его состояние, не отошедшее от бурных событий.
Миловидная фаворитка, казавшаяся Самарину сызмальства балаклавской скромницей, сейчас в форме сверхсрочницы далеко не скромно поместила на стол своё привлекательное бедро с вырезом на юбке.
Он помнил эту шатенку со строгим личиком ещё школьницей с косичками, потом девушкой с длинной по пояс косой, и даже помогал ребёнку, а потом и девушке забираться в полный автобус. Она поймала взгляд Самарина, прошедший от коленок выше вдоль разреза юбки и в глазки, а напоследок сощур на расстегнутые пуговички рубашки, что ниже уставного. Встала перед старшим офицером и заправилась.
«Ваше предписание и выписка из приказа…ну, Вы поняли…в строевой части, товарищ капитан второго ранга» – доложила сверхсрочница, не сильно стараясь выглядеть официально.
Самарин посмотрел с ухмылкой на комбрига и подумал о том, как быстро командование от него избавляется. Не спросили обходного листа, ни копии приказа об исключении из списков части дивизиона. Всё было подготовлено заранее, как будто подчёркивая стройность и чёткость организации службы. Комбриг отвёл обесцвеченные глаза на подчиненную и привычным легким заиканием с облизыванием пухлых губ похвалил:
«Во! Видишь, какая умница…» – притянув её за руку, поцеловал в щечку.
Самарин, иногда, представлял себе жизнь как огромный поток плывущих по течению людей. Гена Паршин всегда был хорошим пловцом «в струе». Его снисходительно двигали вверх, когда других берегли при себе для дела. «Кто же ты, Гена? – подумал Самарин и сам вспомнил, – «Паршивец!».
Его никогда не воспринимали всерьёз, особенно когда он пытался эту серьёзность изобразить. Они с Самариным одновременно командирили, но Паршин был на четыре года старше, и вполне логично, что мог бы сейчас разговаривать с учетом возраста, звания и должности, однако состояние веселья «рубахи парня» продолжалось.
«А