лица и расширились от удивления глаза не только у тогдашнего секретаря ЦК партии, но и у всех сидящих за столом остальных товарищей. С тех пор как ночные полусобрания-полуоргии стали бременем, страхом, унизительной обязанностью и головной болью для большинства из присутствующих, никто не мог даже мысленно представить этой картины – уснувший, сидя во главе стола, Хозяин. Разве это возможно? Любой из них еле-еле переносил эти невыносимые бдения, борясь со сном и усталостью, и не дай бог, если хоть одно веко задрожит, а голова сделает невольное движение вниз… Но только не он. Наоборот, Хозяин зорко следил, чтобы все имели бодрый вид, принимали участие в разговоре, делили трапезу, и иной раз даже сам лично подливал вина или коньяку самому тихому и усталому из гостей. Задавал вопросы. Шутил, пугал – тоже, впрочем, шутя. Среди присутствующих находился и тот, кто мог себе позволить быть раскованным и дерзким, даже ироничным и более веселым, чем другие в присутствии Хозяина. Он появлялся на ночных попойках иной раз как будто по собственной прихоти, а не по приказу. Но и он – Лаврентий Павлович, в этот момент сменил ухмылку на недоумение. Губы его как будто прошептали по-грузински: Коба, ты это что?..
Да, Иосиф Виссарионович действительно спал, как спят старики, застыв на своих протертых креслах, не в силах добраться до кровати, или как солдаты, уставшие от бесконечных сражений – где придется и в том положении, в котором настигает их это внезапное состояние. Вот и он – сидит и смотрит искаженную усталым мозгом эту странную узкоэкранную черно-белую картину – лица и восхищенные улыбки подхалимов и истинных обожателей, бумаги, ручки, чернильные приборы, папки, опять люди, черные лимузины. И еще что-то, но уже детское, невероятное, глупое, имеющее логическое значение лишь во сне, но кажущееся нелепостью и сумасшедшим бредом в момент пробуждения. Спящая рука с трубкой, еще чуть дымящейся и издающей привычный аромат, покоится на белоснежной скатерти стола, лишь иногда вздрагивая от чего-то, увиденного во сне. Рядом недопитая рюмка – не опрокинул бы. Ни крошек, ни пятен на еле заметных звездах и монограммах И.В.С. – единственных, едва заметных рисунках на добротной белой ткани, покрывающей массивный стол. Легкий, еле слышный храп в седые и желтоватые усы. Первые ли это признаки наступающей необратимой старости или так – стечение обстоятельств, усталость от легкой простуды, чуть больше выпитого любимого вина и двух-трех лишних рюмок грузинского коньяка сверх привычной меры? Да мало ли какими могут быть причины потери энергии, о которых далеко не каждый смеет даже представить…
В двери показалась светловолосая, обаятельная, немного круглолицая и курносенькая, но во всем остальном весьма еще привлекательная для своих лет Валентина Васильевна, чтобы унести со стола лишнюю посуду. Ей было можно входить так вот запросто и почти без стука. Женщина была одета в черный, облегающий ее ладную, чуть плотноватую фигуру костюм, прикрытый спереди нарядным белым передником. Как всегда, ее ясные и умные, голубые, в огромных ресницах глаза в