летчиком из Вены. Они хотели убедить Ольгу разрешить нам принять участие в давно запланированном бале, который должен был состояться в субботу. Ольга колебалась и сказала, что должна подумать. Полковник уверял, смеясь, что он мог бы отправить для сопровождения и защиты некоторых из своих людей. Но, по правде говоря, нам было не до танцев.
Милый венский офицер действовал своим немецким коллегам на нервы, так как он воспринимал приближающуюся войну несерьезно и каждый день летал в Вену, чтобы совершать там покупки. Северные и южные немцы были, казалось, настроены на разную волну.
Вдруг в комнату ворвался лейтенант Бюккен и сообщил, что его люди и он должны тотчас же покинуть дом, так как поступил приказ о немедленном марше. В течение часа они сняли телефонную связь и всё упаковали; потом солдаты собрались во дворе, чтобы выслушать указания лейтенанта Шёне. Письменные приказы были затем сожжены у них на глазах, все вскочили в стоявшие наготове машины и танки и без колебаний и замешательства выехали за ворота. Мы стояли на лестнице и прощались с офицерами, которые тоже сели в свои машины и поехали, взметнув песок и гравий.
Возвратившись в дом, мы обнаружили там молодого человека, знакомого из Берлина, Тео Бальтазара, который ждал Лори. С её стороны было нехорошо не проявить ни малейшей радости от его появления в доме, но, находясь под впечатлением воинской мощи, она не знала, что ей делать с этим слабым гражданским, к тому же его чёрно-белые ботинки и розовый галстук явно не вызывали у неё восторга.
Вечером хозяин дома, который как раз только что возвратился домой, велел подать шампанское. Это выглядело как прощание, хотя никто этого не произнёс вслух. Да и невозможно было разобрать ни слова из-за шума тяжёлой артиллерии, которая проезжала сейчас по мосту перед воротами. Мы, четверо девушек и Тео, ещё раз вышли и были потрясены открывшимся нашим глазам видом: плотная колонна огромных грузовиков, пушек, танков и машин, до отказа набитых солдатами, с затемнёнными фонарями мчалась мимо нас на полной скорости, как и в предыдущую ночь. Дом дрожал от оглушающего грохота колёс по булыжной мостовой. Солдаты махали и кричали нам что-то; через минуту они уже исчезли в клубах пыли. За ними следовали новые колонны, грузовики везли доски и всякие строительные материалы. Один из грузовиков вдруг остановился; из группы усталых и грязных мужчин отделился один солдат и попросил нас бросить в почтовый ящик открытку. Она была адресована в Йену, значит, вероятно, эта часть пришла из Тюрингии.
Армия на марше – это могло означать, безусловно, только войну.
Уверения, что речь идёт лишь о маневрах, уже, видимо, не применяли, как и сказку о том, что ведутся лишь переговоры.
В пятницу, 25 августа, приехал граф Гайя Страхвиц, муж Альды, чтобы попрощаться. С просьбой о строжайшем неразглашении он рассказал Лори, что получил приказ наступать завтра в четыре часа утра. Он полагал, что, вероятно, всё очень быстро закончится, так как немецкие вооружённые силы бесконечно превосходят противника.