с табличкой «Гесслер». Она не без основания предположила, что этот благородный аромат не мог принадлежать кому-нибудь из «милиционеров». Вскоре Ольга случайно встретилась в зале с маленьким человеком в очках, который бесцельно бродил по дворцу. Выяснилось, что это был граф Гесслер, пианист, имя которого мы знали по многочисленным афишам, расклеиваемым на тумбах для объявлений. Накануне он получил свои документы о мобилизации и, ошеломлённый, описал нам с юмором свою первую встречу с армией. Ольга и Элла слушали его с искренним пониманием. Унтер-офицеры страшно на него накричали, хотя и они, вероятно, заметили, что даже самая изощрённая казарменная муштра не сделала бы из этого «презренного интеллигента» солдата. В любую свободную минуту Гесслер прекрасно играл на расстроенном фортепиано Эллы, которое – сказать по правде – звучало, как жестяной горшок. Вскоре он узнал, что на следующее утро, в четыре часа, он должен покинуть дворец вместе с разношёрстной группой солдат, которая в последние дни расположилась у нас на главной лестнице. Обмундирование некоторых из его товарищей состояло из совершенно неподходящих друг другу частей мундира, для Гесслера же вообще не могли найти ничего подходящего. Он ужаснулся от вида белья из парусиновой ткани и утверждал, что полотенца, которыми государство снабдило армию, не годятся даже быть названными портянками и что если он будет ими долго пользоваться, то потеряет способность сыграть хотя бы ноту. Он находился в очень нервном состоянии, может быть, ещё и потому, что понял, что все его прежние ценности рушатся. И, мало того, он ещё влюбился в Эллу!
На рассвете он попрощался с нами, наряженный, как пугало, в огромных роговых очках, с кепкой тюремщика на голове. Казалось, что он шёл навстречу будущему, которое вполне соответствовало бы надписи на вратах дантевского «Ада»: «Входящие, оставьте упованья».
Ольга и я вышли на лужайку, блестящую от росы. Солнце поднялось для нового великолепного дня, розы сверкали в полном цветении, но мы чувствовали себя совершенно подавленными. Когда мы затем снова нырнули в постели, я услышала царапанье по стеклу, и лицо Гесслера, похожего на гнома, показалось сквозь решётку. «Мы едем в Тост», – прошептал он со значением и исчез. Казалось, что это последнее послание человека, которого с беспощадной жестокостью бросают навстречу судьбе ещё более ужасной, чем смерть, и никто ему не может помочь! Я написала на моём зеркале губной помадой – ничего другого не оказалось под рукой – место его назначения и смертельно усталая снова легла в постель. Вероятно, он хотел, чтобы Элла знала, куда он направлялся.
Наутро все магазины были опустошены. Запасы были или спрятаны владельцами, или раскуплены покупателями, накинувшимися на всё, что имелось, вследствие сообщений о грозящем распределении продуктов по карточкам.
Одна соседка навестила нас и перечислила, какие запасы угля, мыла и т. д. она уже сделала. Ольга до сих пор этим не занялась. Чтобы наверстать упущенное, срочно был забит поросёнок, который впоследствии подавался к