еще! Русский народ думает, что мы здесь ничем не занимается, только расхищаем государственную казну, но нет, нет, мы стараемся, – на ресницах Петра Борисовича повисли слезы. У него был вид маленького ребенка, который строил крепость из пластмассовых кубиков, но ничего не получалось, каждый раз, когда он доходил почти до самого конца, постройка рушилась. Боже, этот человек вовсе не походил на «опасного» коммуниста, о которых говорил Кошкин!
– Когда будет известен N.?
– Завтра.
Я посмотрел на К.
– Это уже точно?
– Ничего нельзя сказать точно, когда дело касается тех, о ком никто не знает ничего. Но как бы там ни было ходят подобные слухи. Смуту необходимо преодолеть как можно быстрее.
– Но кто источник этих слухов?
– Сложно определить его теперь.
– Где обитают закулисные лобби, те, о ком никто ничего не знает?
– Мы не смогли это выяснить.
– А пытались?
– Ну… – по его лицу я мог сразу определить, что нет, не пытались.
– Может быть кончина депутата Ларионова была как-то с этим связана?
– Если честно, мне ничего об этом неизвестно. Вам следует спросить либо господина Кошкина, либо вашего однопартийца.
– Стало быть, Ларионов был либералом?
– Именно.
– От чего он умер?
– От того же самого, что и все остальные.
– Кто это, «все остальные»?
– Их было много, всех и не упомнить.
– От чего… – я запнулся, ибо внезапно меня озарила догадка, – уж не от этого ли все они умерли? – я кивнул на стакан с вином.
– Именно от этого. От чего же еще? Но мы не можем прекратить, да и зачем? Мы должны быть близки русскому народу.
– Стало быть, и экс-президент умер от того же самого?
– Конечно.
– А версия о пневмонии просто прикрытие, – произнес я утвердительно.
– Да, прикрытие, но не в России, а за рубежом. Русский народ, конечно, знает, как все было. С чего бы ему не знать? Это, можно сказать, происходило на его глазах!
– И вы думаете, народ уважает все, что здесь творится?
– В какой-то степени да, уважает. Мы заранее предполагали возможное недоверие к законам, которые мы примем, и придумали эту уловку с алкоголем; она не имела и не имеет особенного результата в доверии к законам, однако помогает нам здесь удержаться. По вашему лицу я вижу, что вы снова хотите возразить, высказаться в пользу нравственной политики, но это только подтверждает вашу неопытность. Я в Думе уже пять лет и за это время осознал, что политика и мораль несовместимы.
– Почему вы пришли к подобному заключению? Что мешает соединить эти два направления?
– Как же… разве вы не знаете? Некоторые депутаты… я подчеркиваю, не все, но некоторые, с трудом разбирают буквы, почти не умеют читать и писать!
– Но… почему депутаты выбирают в свои ряды именно таких людей? И они ли выбирают? Да, Кошкин говорил мне, что именно они, именно депутаты, однако из ваших слов и некоторого волнения я могу заключить, что Дума находится