пор хранит в себе, который до сих пор прорастает через город. Лес начался сразу, потому что просто не прекращался.
И только потом я узнал о касимовской криминальной войне, о том, как стреляли золотом из рогаток через забор завода цветных металлов, как проносили под бушлатами килограммы слитков, как топили ненужное серебро в Оке, сколько было убито тогда человек и какие бывают в Касимове дяди Сережи.
Гусь-Железный
в июле 2018 года
Когда проезжаешь Гусь-Железный по направлению к Касимову, то он, за деревенскими совсем домами в садах и огородах, выглядит тоже внушительно и нездешне, но как игрушка – вроде резной шкатулки. Когда же едешь от Касимова, он встает во всем своем замысле: как конец пути, как цель, хотя дорога потом и сворачивает влево. Шоссе идет через лес, и он сразу, даже издалека, когда вдруг появляется в конце этой широкой гладкой просеки, встает большим, а потом вырастает еще больше и больше – безусловная, беспрекословная доминанта под драматичными вечерними облаками.
Он выглядит центром чего-то значительного себе под стать – но вокруг собора оказывается мещерская тихая пустота. Розовый свет заходящего солнца красиво и мягко ложится на его белокаменную сущность. Глаза видели его светлым, но сейчас память видит его темным и седым – от его собственного времени, а еще больше – от времени чужого, импортированного вместе с неоготикой. Как будто здесь, в глухой Мещере, еще во времена Касимовского ханства свободно говорили на английском.
Вообще в долгие годы строительства Троицкого собора в провинции предпочитали классицизм. Он, несмотря на античные корни, был модерновым, осовременивал городские и сельские пространства. А здесь – сильное отрицание современности, барское выключение местности как будто даже из свода российских законов. Гладкие белокаменные стены, по углам и периметрам приделов – тонкие пилястры во всю высоту собора, стрельчатые окна и стрельчатые фронтоны купола, обсаженного по периметру каменными копьями, – и только на колокольне, под самой луковкой оказываются вдруг круглые фронтоны, купеческое жирное барокко, выдающее русскую натуру.
Мы выскочили из «Нивы» и как-то слишком быстро носимся с Булатом вокруг собора, по площади, но к последним минутам постепенно замедляемся до окружающего времени. Вдоль собора и диагоналями над ним носятся ласточки с застывшими крыльями. На площади, чтобы была вся в одном месте, сосредоточена и другая поселковая память: памятник погибшим в войне, трехгранная стела в честь железоделателей Баташевых. Про главного из них, Андрея Родионовича, написано так: «Единовластный хозяин железоделательных заводов и поселка на реке Гусь». Правая рука Андрея Родионовича единовластно уперлась в бок, левая – раскинула пальцы. От площади отходит широкая, слишком широкая и пустынная улица. Оживление только слева: там, у окошка магазина «Разливные