вы думаете, эвакуация детей из Испании была правильным решением? – глядя в окно на снующих мимо прохожих, спросила она, будто обращаясь к ним, а не к своему собеседнику.
– Детей надо было спасать, – после долгой паузы сказал Мануэль. – В теории затея казалась неплохой.
– А на деле?
– А на деле… Desarraigados2. Десятки тысяч жизней вырвали с корнем и разбросали по миру. Когда ты пересаживаешь цветы, ты у них спрашиваешь, каково им? Просто поливаешь и надеешься, что приживутся в новой почве. Какие-то растут дальше, а какие-то чахнут. Тут то же самое. Либо пускаешь корни на чужой земле, либо adiós3.
– Страшно было возвращаться?
– Конечно, поэтому многие и не вернулись. Помню первую мысль, когда оказался дома: «А теперь что? Ведь и там я чужой, и здесь». Но потом привыкаешь, прирастаешь обратно, на многие вещи учишься смотреть по-новому.
Мануэль сделал знак официанту, чтобы тот принес еще хлеба и ветчины. Последний раз поев утром в самолете, Аделаида сама не заметила, как с удовольствием проглотила все, что было на столе.
– Я не помню, как мы уезжали, – немного помолчав, добавил Мануэль. – Я тогда был совсем мальчишкой. Но сестры рассказывали, как мама на перроне по очереди била их кулаком в спину и сквозь зубы приказывала улыбаться: «Не смейте плакать! Мальчики должны верить в то, что их ждет чудесное приключение, понятно?» А когда поезд скрылся из виду, упала на землю и разрыдалась так, что домой ее пришлось вести под руки.
Мануэль смотрел на нее через толстые стекла очков. Его гладкая лысина, покрытая мелкими бурыми пятнами, отражала свет лампы над столом. Аделаида вдруг осознала, что этот человек неожиданно стал для нее единственным олицетворением родственных уз в мире живых. Ей захотелось коснуться его дрожащих рук с вспухшими синеватыми венами и убедиться, что он настоящий, но она не смогла пошевелиться.
Ночью ей спалось плохо. Слишком много боли поднялось со дна души и смешалось с мыслями о будущем и сожалениями о прошлом. На следующее утро она отправилась в город одна. Мануэлю было тяжело ходить далеко, да и ей самой хотелось остаться наедине с Барселоной, которая все меньше напоминала обитель ее детских фантазий.
Она вышла на тот самый проспект Диагональ и направилась к знаменитому дому Каса-Мила. Вблизи улица больше не казалась ей уродливым шрамом, а наоборот, гармонично вписывалась в геометрию города, придавая ровным перекресткам некий рельеф и даже шарм. Шрам и шарм – один и тот же набор букв. Лишь оказавшись здесь наяву, ей впервые удалось расставить их в ином порядке. Все в жизни – вопрос перспективы. С горечью постигая эту простую истину только сейчас, Аделаида чувствовала, как каждый пройденный шаг помогает зашить собственные раны.
Минуя шикарные витрины магазинов на Пасео-де-Грасия, она пересекла площадь Каталонии и по Рамбле спустилась в готический квартал, обеими руками крепко прижимая к себе сумку