этого не знал, хотя бы потому что лекарь только что весьма вольно интерпретировал священные тексты.
– Где бушует страсть, там всегда упадок! – продолжил моральное давление Рентан. – И начинается упадок с самого важного, что нам дали боги – организма, нашего тела. Оно слабеет, хиреет и в конечном счёте…
Договаривать, судя по ужасу в глазах пациента, необходимости не было.
– Так… так… так стало быть нельзя мне больше к бутылке-то? – боязливо поинтересовался Ласлав и с надеждой уточнил: – Даже совсем чуть-чуть?
– Я могу лишь сделать вывод из увиденного и своего опыта: Двенадцать указали тебе, что не приемлют разгульства, – чинно, специально выражаясь как можно сложнее, сказал лекарь. – Осмелишься перечить их воле? Только помни: далее последует не отцовское замечание, строгое, но по-семейному мягкое, а гнев всемогущих, чьей воле смели перечить!
– Мой батька всегда учил – нельзя идти против богов, – хмуро припомнил Ласлав. – Так, а по праздникам? В честь Двенадцати-то можно пригубить?
– Только пригубить. Не больше того, чего требует традиция. – Ласлав тяжело вздохнул и понуро кивнул, соглашаясь с этим. – Ну а насчёт руки, – продолжил Рентан, сменивший менторский тон и высказывания на куда более простые и главное понятные выражения, – неделю держать в покое, то есть избегать труда. Продолжит болеть – сходи в баню и пропарься, но никакого алкоголя!
– Как же ж так, в баньке-то и без чарки! – изумился пациент, ещё не до конца осознавший новые реалии. – Традиция ж ведь! Дедушку Пара задобрить надобно…
– По-моему, – скептично заметил лекарь, – его задабривают тем, что загодя, ещё при протапливании, оставляют краюшку хлеба и немного спиртного, – он демонстративно вздохнул с неодобрением. – Выдумки это про алкоголь в бане! – строго сказал Рентан, поддав на всякий случай возвышенно-моралистских изречений. – Блажь и оправдания слабых духом! Пар и чистое тело – вот что тебя в бане заботить должно!
Ласлав покорно кивнул и засобирался на выход. Рентан же, чрезвычайно собой довольный, усмехнулся ему вслед и принялся собираться. Вдруг ему помешал ещё один визитёр. Неожиданный и непрошенный, но приятный.
– Узнает об этом твоём финте Миловида – три шкуры сдерет.
Рентан обернулся на голос. Не успел пациент выйти, а в дверях крохотной каморки, где из мебели была неудобная койка да два стула, уже стоял, подперев собой дверную раму, улыбающийся до самых ушей мужчина. Он пришел не один, а в компании с внушительных размеров ящиком, который, судя по всему, ещё и весил прилично.
Звали его Локто и он был лет на десять моложе Рентана. У них было много общего: оба не из Власвы, оба связали свою жизнь с помощью тем, кто в ней остро нуждался, оба обладали определённым талантом в этом. Правда вот внешность у них различалась, и сильно. Пухленький, маленький Локто едва доставал своему другу и товарищу ярко-рыжей макушкой до плеч. Компенсировал он это шириной и извечной улыбкой.
– Подслушивать разговоры пациентов – Мирослава