Вопреки моим опасениям парни идею восприняли серьезно: то ли оттого, что сами изрядно струхнули, то ли тоже вспомнили рассказ про отважную Аннабелию. Габиор, как самый щуплый из всех, одолжил нам два комплекта своей одежды.
«Что бы на это сказал отец?»
Я неприязненно присматривалась к темно-зеленым штанам:
– Если все обойдется, я быстро переоденусь в свое и буду всем говорить, что и близко к мужским вещам не прикасалась.
– Я подтвержу, – закатив глаза, заверила Фабиана.
Она принялась разглядывать свой новый образ в зеркале. Штаны сидели не очень хорошо – слишком обтягивали ее филейную часть, а снизу собрались складками из-за неподходящей длины. Рубашку она заправлять не стала, и та висела на ней прямоугольным парусом. Впрочем, так хотя бы не сильно выделялась грудь. Но в целом вид был глупым и не подобающим маире.
– Последний штрих. – Она проворно завязала на затылке узел из волос и закрепила его гребнем. – Видела у нашей кухарки Хенриетты такую прическу. Не самая изящная, но зато не растреплется, даже если небеса рухнут на землю.
Фабиана схватила помятую с одного бока узкополую шляпу Габиора, натянула ее на голову, подоткнула выбившийся каштановый локон и прочно приколола головной убор множеством шпилек.
– А ты чего сидишь? – повернулась она ко мне. – Давай же. Надо хоть что-то сделать.
– Да глупости это все. Не поможет…
– Да суй ты уже ногу в штанину! – не дала она мне договорить. – Штаны не куса…
Окончание слова потонуло в грохоте, а вместе с ним на миг показалось, что лебединый корабль взмыл в воздух, а потом раненой птицей упал в морскую пучину. Я подлетела над койкой, а Фабиана упала на пол лицом вниз и прикрыла руками голову. Сверху на палубе что-то трещало, рушилось. Колени обожгло болью, я куда-то поползла, ничего уже толком не соображая от ужаса.
Каюта кружилась, замешивая все в кучу: вещи, щепки, покореженные доски. Звуки слились в один бесконечный комариный писк. Я натужно хрипела и пыталась выкашлять древесную пыль, забившую легкие. Перекошенная дверь слетела с петель и впустила в каюту растрепанного Нолде. Он прижимал к носу шейный платок, но быстро передал его мне и помог подняться. Я недоуменно вытаращилась на царапины на его правой щеке, смотрела, как он открывает рот, как шевелятся его разбитые окровавленные губы, выпуская наружу безмолвные слова, которые тут же растворяются в навязчивом пищащем звуке. Видела, как округлились глаза Нолде, смотрящие куда-то за мою спину. Прокашлявшись в платок, я развернулась и выхватила взглядом в разгромленной каюте мужские сапоги и ноги в темных портках Габиора, торчащие из-под массивной деревянной балки и груды досок. Оттуда же, медленно растекаясь по полу, ползло щупальце бурой жидкости.
– Фабиана! – крикнула я, но не услышала собственного голоса. Попятилась и уперлась в грудь Нолде.
Он рывком развернул меня к себе и встряхнул за плечи так, что голова дернулась, а ворох пшеничных волос рассыпался по плечам. Он что-то говорил, кричал, но я не понимала.
– Не слышу.
Нолде сказал что-то еще: в движениях его губ, в