тумбочки, он вынул из лотка столовую ложку, подошел к плите и наклонился над кастрюлей. В наваристых щах плавало что-то округлое похожее на кочан. Приглядевшись, Илья Петрович содрогнулся и захолонул.
Из кастрюли ему улыбалась голова Марины. Лицо у жены было как на фотографии в черной рамке. Марина как будто говорила ему: «Все здесь будем».
– Ну, как? – Раздался веселый голос позади.
Обернувшись, Данилов увидел то же самое лицо, которое проступило на соскобленной траурной фотографии. Илье Петровичу криво улыбалась одетая как шляпница мумия.
– Что скажешь? – Спросила она.
Данилов закричал и вроде бы, в самом деле, проснулся.
3
Свернувшаяся калачиком на пустой половине кровати кошка испуганно мяукнула и, спрыгнув на пол, шмыгнула в коридор. Левая рука приминала подушку жены. Илья Петрович отдернул руку и смутился, покраснел от обжигающего стыда. Он словно боялся испачкаться, подцепить заразу или проклятие.
А что если призрак шляпницы лежит на той половине кровати и, впившись в него глазами, криво усмехается? Илья Петрович подозрительно посмотрел туда. Подушка морщилась, а пододеяльник ухмылялся загнутым уголком. Слегка дрожащая рука нерешительно потянулась к подушке шляпницы, замерла, потом все-таки коснулась ее и разгладила.
За окном надрывалась собака. Она когда-нибудь заткнется? От тупой боли заныло правое плечо. Будь проклята работа упаковщиком. Илья Петрович уже давно собирался уволиться. Но… Но ему было трудно и даже страшно сделать это. Так же как поменять город или хотя бы кровать.
На будильнике – без четверти три. Данилов взял с комода фото в золотистой рамке. Жена виновато улыбалась, словно зная все наперед. Так и хочется стереть улыбку со снимка и из памяти. Илья Петрович провел ногтем по стеклу рамки. С кривой усмешкой покачал головой и вернул фотографию на комод.
Оставив дверь туалета приоткрытой, он небрежно отлил, обрызгивая сиденье унитаза и с досадой глядя на грязный кошачий лоток. Буся была уже четвертой и оказалась последней кошкой жены.
Время от времени шляпница брала кошек на передержку…
– Только не выкидывай ее на улицу, когда меня не… – Осекшись, жена поморщилась, губы и подбородок задрожали. – Когда я… – она всхлипнула.
Да. Уходить она боялась. И хотя церковь она обходила стороной, даже нательного крестика не носила, а постилась только потому, чтобы похудеть, но перед самым уходом она причастилась.
– И богу приятно, и для здоровья полезно, – приговаривала она, ставя на стол что-нибудь постное унылое вроде картофельного салата со щавелем, супа с перловкой и фасолью, лукового супа, чечевичной похлебки, риса со шпинатом, кабачковых котлет…
Ну, ладно сама себя голодом изводит, но он тут при чем?
– Притом. – Осаживала она. – Тебе тоже надо заняться собой и привести себя в порядок… И хватит ворчать с постным видом.