дубинку, псов поставил
у входа чёрного на всяк,
а блюдо, если Вы не знали,
боялось до смерти собак
и потому помчалось сразу
туда, откуда и взялось,
но, поскользнувшися, на крысу
всё, без остатка, разлилось.
Так и погибло. Хлеб же этот
в тот вечер выспренный поэт,
смотря «Ромео и Джульетту»,
доел под чёрный винегрет.
Вот так не встретились. Погибли.
Исчезли в огненной золе.
Вот так и мы. Вот так и мы, блин.
Вот так все люди на земле.
P.S. Какого цвета у вас получились собаки?
Про рыжего кота
Весенним днём, холодным и бесстыжим,
я шёл домой, не ведая о том,
что, в городе гуляя, стал я рыжим,
немного наглым северным котом.
Значения усам не придавая,
не замечая тёплый пышный хвост,
одним прыжком я сел в нутро трамвая
и деньги стал искать, чтоб за проезд.
Когтистость лап моих заметила кондуктор,
и я, не понимая что да как,
был вытолкан на улицу, как мусор,
и битых два часа искал рюкзак.
Пока искал, ко мне пристали дети,
и прятаться от них пришлось в траве,
но прыткая веснушчатая леди
меня поймала. Рылась в голове.
Как отпустила, сразу же помчался
без рюкзака – скорее бы домой.
Я долго шёл. Чем мог, перебивался:
порой воробушком, а то – сырой травой.
И наконец дошёл. Меня встречали бурно:
моя жена, мой пятилетний сын;
в честь этого под вечер наша урна
была полна фольгой от колбасы.
И вот, уже дремая в сытной неге,
я слышу звук знакомых мне шагов.
В единый миг забыл я о ночлеге:
зачем явился в ночь, и кто таков?
И тут, от удивленья ошарашнув,
я вижу, как вхожу к себе домой.
«Меня» встречают. Мне безумно страшно.
Да чёрт тебя дери – ты кто такой?!
И лишь когда я «сам себя» погладил,
ко мне вдруг озарение пришло:
я рыжий кот, а это мой хозяин —
и сразу замурлыкало тепло
в моей груди. Я вспомнил, как мне снилось,
что стал я человеком и гулять
пошёл по городу, и тело заблудилось —
меж двух сознаний просто заплутать.
Весенней ночью, тёплой и уютной,
урчал я у хозяина в ногах.
А вы теперь узнали, кем я буду
гулять по городу в пушистых рыжих снах.
Я хочу умереть в лесу…
Я хочу умереть в лесу.
Так, наверно, оно и будет.
Слишком долго гранит грызут,
обезумев от страха, люди.
Слишком яростно бьют в бетон,
до костей окровавив руки;
ко всему безучастен он —
к детской радости, к адской муке.
В лес дремучий уйду навек,
мхом