камей
в насмешливых лицах:
всё то, что «не смей»,
но смеет и снится,
всё то, что сильней
таблетки, таблицы.
В театре теней
завёлся убийца.
Он – пепел и прах
сожжённой бумаги,
сквозная дыра
в доктрине о благе,
он – медленный яд
туманного слова.
Невинные спят
и ждут крысолова.
барометр
Рассказ без финала – открытая рана —
про странные земли, про зыбкие страны,
где солнце процежено в мокрые клочья,
где ясное небо бывает лишь ночью:
при звёздах над крышами чётко видны
вороньи скелеты; дорожка луны,
вспоров водоём, сверкает эспадой, но
солнце встаёт – барометр падает.
Что там за тучей? Ближе смотри:
буря назрела рядом, внутри.
Рассвет непроглядней подлунных бессонниц,
попутчик и встречный – всегда незнакомец,
а вытянешь руки – теряешь ладони.
Фантомы тем площе, чем сумрак бездонней.
Дрожат очертания – кто разберёт?
То море за дамбой, то враг у ворот.
Что выловил взгляд: кострище, лампаду?
Единственный факт: барометр падает.
Стой! Отсыревший провод искрит.
Эхо – снаружи, буря – внутри.
Жечь свечи бессмысленно, факелы – рано.
Играет на нервах, щекочет мембраны
рокочущий гул неизвестно откуда;
качается чаша, растёт амплитуда.
Ни с места, не трогай, вдохни и замри:
снаружи лишь ветер, а буря – внутри,
под выдох сосуд расколется надвое.
Риски растут – барометр падает.
камео
Этот город живёт на изнанке листов,
где чернила проели бумагу. Full stop.
Разрушаемый полис – забота других:
демиург возрождён, архитектор притих,
а голодный заказчик до хищности мил
по ту сторону глянца разлитых чернил,
и художник доволен – взяло, увлекло.
Ловят, глядя друг в друга – не через стекло,
но зеркально – чем были, чем будут потом,
каждый врос в треугольник, за каждым – фантом
дома, каждому внятно: его визави —
и предтеча, и отзвук посмертной любви.
Гравитация в счёт, измерений – лишь три,
архитектор в ударе, художник – внутри,
собирает макет и на вечность плюёт.
Командор щеголяет словечком «улёт»,
днём диктует прошения, ночью строча:
«Эполеты – стигматы с чужого плеча».
Архитектор надменен: «Ну да, не для всех»,
командор стервенеет, не веря в успех.
Снова смотрят зеркально, и каждый не рад,
что засунул другого в дозволенный ад.
Этот город вложить в разрушаемый дом —
почему бы и нет, колдовство – на потом,
да и жизнь на потом, на сейчас – котлован.
От всесилия в спешке болит голова,
от ветвящихся истин туманится