тем больше чувствовала, как напряжение в плечах спадает, а разум проясняется, словно утренний туман, рассеивающийся под лучами теплого солнца.
– Нравится? – выжидающе посмотрел на меня.
– Прежде такого мне не доводилось пить, спасибо, очень вкусно.
В уголках глаз отца Доминика появились морщинки, а черты его лица смягчились, когда он улыбнулся, и под его строгим поведением проскользнул озорной огонек
– Эти травы я собирал сам. Было время, когда я жил среди именитых травников и травниц, но эта совсем не увлекательная история для другого раза, – как-то грустно проговорил он, а его глаза подернулись туманом воспоминаний.
– Вы не всегда были священником?
– Нет, не всегда, – коротко ответил он. – Ты пока пей, а я займусь работой, – он взял свою кружку и сел за письменный стол из темного дерева, на котором лежали пожелтевшие от времени листы бумаги, местами покрытые коричневыми пятнами.
* * *
Время давно перевалило за полночь, а он продолжал сидеть за своим письменным столом, слегка отстраненно перебирая бумаги, наверное, письма, разглядывая написанное, скользя пальцем по строкам, написанным витиеватым почерком, запечатленным на потрепанных временем бумагах.
Я сидела подле него и рассматривала ровную линию челюсти. В приглушенном свете его янтарные глаза казалось слегка светились.
– Прошу прощения, увлекся, – он потер тремя пальцами переносицу и взглянул на меня, отставляя свою кружку в сторону. – Тебе уже лучше? Колено болит?
И почему-то я смущенная и взволнованная, потупила взгляд в дрожащую гладь напитка, которого осталось всего на пару глотков, пытаясь унять дрожь. Но мне не было холодно.
– Все в порядке, – заверила я, но когда попыталась встать, поморщилась и плюхнулась обратно, словно мешок.
– Позволь осмотреть, – как будто вовсе не спрашивал, опустился передо мной на колени, а я ощутила, как краска заливает щеки. Присев на пол рядом с кроватью, стал легко перебирать складки тонкой ткани, оголяя сначала мою лодыжку, потом выше…
Резкий прилив жара поднялся с самого низа, заставляя меня теряя воздух, задыхаться, когда его прохладные пальцы коснулись обнаженной кожи. Он что-то говорил, но я не слышала, в ушах шумело. Даже когда он отошел к шкафу, перебирая что-то в ящике, я все еще ощущала его прикосновение.
– Будет неприятно, – предупредил он, а я хотела, чтобы хоть что-то заставило смениться мысли, чтобы они перестали быть такими… греховными.
Прозрачная жидкость из темно-зеленого пузырька вылилась на ссадину и я зашипела, хватаясь за подлокотники кресла, стискивая их до побелевших костяшек. Однако, воображение раз за разом подкидывало мне совсем непристойные картинки в которых ключевой фигурой был отец Доминик.
– Больно?
Сморгнув слезы, я покачала головой и тогда он взял меня под колено, приблизился и подул на пострадавшую кожу, которая покалывала сотнями маленьких иголочек. Я задержала дыхание, боясь застонать, уж лучше потерять сознание, задохнувшись. Все внутренности