с земли револьвер и…
…несколько раз стреляет в Антипа…
В этот момент с грохотом отворяется дверь камеры и бульдожьего вида прапорщик торопит блатного фраера Серого:
– Быстро, быстро! Пока никто не заметил.
Серый плотнее натягивает шапку Амория с опущенными ушами на голову Саввы, чтобы прапорщик-бульдог не разобрал, кто перед ним, и толкает юношу к выходу.
– Швыдче! Швыдче! Тикать надо! Не то и нас в расход вслед за твоим волком пустют!
Они бегут длинным темным коридором и выходят в заднюю дверь, на другую сторону от пристани. Бульдожий прапорщик кивает в сторону повозки:
– Прокатят с ветерком!
Бульдог трясет пистолетом под носом Серого, кивая на возницу.
– Долю мою ему отдашь! И его долю отдашь!
В вознице Савва узнает Макара, того самого кучера графини Софьи Георгиевны, что в феврале восемнадцатого бросил в Севастополе больную Анну с больной Иринушкой на руках, а сам с лошадью и повозкой скрылся.
– Смотри мне, обмануть даже не думай! – трясет пистолетом Бульдог. – Из-под земли достану!
– Рассчитаемся тютелька в тютельку. Лёнька Серый – честный фраер!
Серый заталкивает Савву в ту самую повозку, которую украл сидящий впереди возница Макар, следом запрыгивает сам и громко свистит:
– Эх, пошла! Пошла-поехала!
Но свист его тонет в свисте ветра на балаклавской пристани.
– Антип! Антипка, может, жив?
– Какой тебе Антип?! Все мордой в море попадали. Сам же видал, – машет рукой Ленька Серый.
– Антип – это волк. Он на пристани. Переждать бы где-то и забрать его.
– В море твово волка скинули. Сам в окно видал, когда тебя к выходу толкал. Охвицер в море скинул. Как бишь тя звали говорил? Инокентьев Савелий? – хлопает Савву по снятому с Амория меховому полушубку. – Царствие небесное рабу божию Савелию, застреленному нонче на балаклавской пристани! До дому доедем, помянем. Нет более Инокентьева Савелия.
Хохочет, поворачивая к себе Савву, лицо которого мокрое от слез.
– Кеша ты тепереча, Художник. Кешка Саввин.
– Волков я теперь. Антип Волков.
– Да хучь Крокодилов. Докýменты сам себе нарисуешь, какие пожелаешь.
Случайное письмо,
найденное в дореволюционном издании «Подорожника» Анны Ахматовой
Вы любили когда-нибудь?
Вы любили когда-нибудь так, чтобы утром проснуться с ощущением невероятного, баснословного счастья, случившегося лишь от того, что приснившаяся Его смерть была только сном?!
Вы любили когда-нибудь так, чтобы, узнав, что Он вас бросил, бормотать: «Пусть бросил, пусть! «Бросил» это не безнадежно, не навсегда! Главное, жив! Ведь надежды нет только у смерти…»
Вы любили когда-нибудь так, чтобы, случайно услышав, как на улице посторонняя женщина окликает Его именем собственного сына, остановиться и затеять разговор в призрачной надежде лишний раз произнести это имя вслух, лаская каждый звук губами?!
Вы любили когда-нибудь так, чтобы захлебываться собственной любовью,