упав на Большой проспект.
Бинты
Меня всегда так много было тут, с тобой и без тебя меня так много: самой себе не подвести черту, и всё равно до жути одиноко. Мне верилось, что я – тот самый свет, и, если лампы все перегорели, я темноте придумаю ответ и вычеркну все ночи из недели. Как ни прискорбно, но – мне поделом: я эгоист, удел мне эгоистов. Я не громоотвод, не волнолом, я небо не умею делать чистым.
Твои глаза утратили рассвет, что я тебе в начале подарила, и не соревноваться в мастерстве любви ни акварели, ни акрилу. Теперь они горят огнём иным, в котором силуэт мой так нерезок. Протёрлись пифагоровы штаны, и треугольник в точку и отрезок себя разлил чернильною водой, и эту геометрию приму я.
Не факт, что точка станет запятой или отрезок вырастет в прямую.
Я оберну Санкт-Петербург в бинты, пока они не растворятся сами – в туманном свете новой красоты под ослепительными небесами. Я знаю: за резервом есть резерв, и есть предел за крайним из пределов. И рыжина, от боли обрусев, иной чертой впечатается в тело.
Когда в «мы были счастливы» акцент заменится со «счастливы» на «были», то боль пятидесятый свой процент перешагнёт не к сказке и не к были, а к финишу, в котором белизна, боль есть вассал не моего вассала. За летом вместо осени – весна, весна, весна, и всё.
Я так сказала.
2017
Слоновьи ноги
Сегодня шла по Фонтанке, вмёрзшей в себя саму.
А мысли мои тонули в черёмуховом дыму,
подсовывали мне кадры из прошлого – на, гляди!
Всё это во мне. Всё это – не позади.
Мне незачем – Эвридикой. Я знаю, что за спиной
мост имени человека, которого нет со мной,
почти как слоновьи ноги – четыре больших трубы.
И даже если ослепну, всё это продолжит быть.
Я с прошлого лета где-то замёрзшей рекой иду.
И это мой пеший танец на солнцем залитом льду.
А смерть моя, если надо, пожалуйста, под ногой —
удар посильней – и вот он, какой-то там мир другой,
где те же слоновьи ноги. И тот же проклятый мост,
где мы стоим на общей фото не в полный рост,
и сброшенный с безымянных ненужный металлолом —
сегодня всё стало детским секретиком под стеклом.
Ни кома, ни амнезия, ни время, ни слепота
не сбросят два силуэта в ладони реки с моста.
Пройду мимо них – и точка. И дело бы да с концом,
но страшно встречать в прохожей кого-то с моим лицом.
Черника
За медпунктом растёт черника. Тускнеет солнце.
Приболевшая зелень клонится к октябрю,
перепрыгнув сентябрь. На свечку заката созван
мотыльковый оркестр. Я больше не говорю,
заглушив исступлённую нежность официозом,
изумрудное сердце прикрыв неживым экрю.
От предательства до предательства полминуты.
Тридцать