который говорил о рае и кормил его «специальным супом, делавшим его сильнее». Ментальное состояние, в действительности провоцирующее взрыв бомбы, может, следовательно, оказаться эфемерным или быть чем-то вроде артефакта, а не постоянной чертой человека. Хотя такие выражения, как «гипноз» или «промывка мозгов», могут показаться слишком сильными, есть свидетельства того, что за минуты до своей гибели многие террористы были в состоянии транса. Когда, как в этом случае, интенция изолирована от системы желаний и убеждений, интерпретация невозможна. Поведение покровителей и, шире, организаторов террористических актов, конечно же, интерпретации поддается.
Герменевтическая дилемма
Разумеется, можно сколько угодно долго требовать объяснения поведению в категориях предшествующих ментальных состояний, желаний и убеждений, которые его породили. Но как мы установим эти исходные причины? Во избежание порочного круга мы не можем использовать как доказательство само поведение. Мы должны искать другие свидетельства, такие как высказывания агента о его мотивации, соответствие между его высказываниями и невербальным поведением, мотивы, приписываемые ему другими людьми, и соответствие между их заключением и его собственным невербальным поведением. Но как исключить возможность, что эти вербальные и невербальные формы поведения не были использованы намеренно, чтобы заставить аудиторию поверить в эти мотивы? Признания и приписывание мотиваций могут сами по себе быть мотивированными. Это центральный вопрос для коллективного принятия решений. Как я утверждаю в главе XXV, все методы консолидации индивидуальных предпочтений в социальное решение создают для участников процесса стимулы к представлению их предпочтений в ложном свете.
Рассмотрим в качестве примера мотивы лидеров гражданских войн и их последователей. Партии признавали, или же их оппоненты приписывали им один из трех мотивов: религия, власть и деньги. Тех, кто заявляет о религиозных мотивах, часто обвиняют в использовании религии для маскировки реальных интересов, будь они политическими или материальными. Во время французских религиозных войн (1562–1598) противоборствующие стороны постоянно обвиняли друг друга в использовании религии в политических или корыстных целях. Для такого обвинения были некоторые основания. Генрих Наваррский (будущий Генрих IV) за свою жизнь менял религию шесть раз, его последнее обращение в 1593 году давало серьезные основания подозревать его в оппортунизме. Его отец герцог Антуан де Бурбон дал понять, что его веру может купить тот, кто заплатит самую высокую цену. Он сопровождал королеву-регентшу к мессе, а свою жену-протестантку – к причастию. На смертном одре он искал утешения у обеих религий. Ведущий реформатор Оде де Колиньи кардинал де Шатийон, женился после перехода в протестантизм, но сохранил кардинальский титул и доходы от епископата. Еще один прелат, Антуан Карачиоло, епископ Труа, также хотел совместить протестантское пастырство