набелившей и руки до чистоты…
Обстановка у Хмары в доме в общем была современной, хотя выделялась сложенной в самом углу дома по-старинному, без смазки, каменкой. Печь в наши дни Хмара уже не использовала, но засмоленные стены хранили свидетельства прежних дней, когда топили ее по-черному, а солнечные лучи проникали в дом, сочетаясь с дымом, точно копченые. У печи стояла та самая кладбищенская лопата, с которой деревенские встретили Хмару под луной, а еще на полу стелилась небольшая изгрызенная со всех сторон рогожа.
– Чяго смиряешься? Не стои́шь за сябя! – прервала размышления Малки проявившаяся из уборной комнаты Хмара. – У меня в твои годы могли враз охрометь, али чяго похуже… – и ведунья хитро заблестела глазом, застучала посудою, зашуршала мешочками и туесками, и явились на тусклый лампадний свет сухофрукты, варенья разные и целая россыпь сахарных петушков, которых затем и сама научилась варить Малка.
– Не надо никого хрометь. Ребята годные у нас. Да, забавники. А и ты, бабушка, кажись престранная. Переплетни знашь каки про тебя? А ты вона! Не жастная совсем. Зачто так дико себя ведешь, одеваешься, нелюдима?..
– Для острастки, для охранения… Не люблю людей… – и, увидев испуг на лице Малки, добавила Хмара: – Но той не про тябя. Ты моя кровь, мой сглаз. И мое к тебе буде всегда жалейское внимание. Лопай скорее, – и Хмара толкнула внучку в плечо, чтобы та приступала к угощениям.
– А с мамой моей почему поразладились?..
– Сама она… сама… Сперва, конечно, и я все не могла простить дочери заурядный выбор… Когда кругом силы стихийные, непознанные, дикая мощь, густота. Был ведь у матери твоей, Малка, ведуньин дар, да растеряла она его, утопив в делах семейных. Ну а потом и сама она стала меня обегать… Село, вишь, наше торговое же испокон было. Не просто так Погостово, значит Соборище торговое, прозывалось. Завсе тута торговали сыром, творогом и всяким подсобным. Это теперь позабывали ремесло, а давеча не только торговали, но и нагадывали: за кого замуж девка пойдет, в кого влюбится себе на счастье, а в кого – на погибель. Сыр, вишь, не просто так сворачивается, свертывается – по его узорам, дырам и плесени о жизни можно читать…
– Так то же и ничего неправедного в том, отчего мамка-то?..
– Вишь ли, люди кругом в основном середняки, а бабка твоя Хмара силой наделена. Урожай-то ведь не только на то, что произрастает в земле случается, но и на наши людские особенности. У нее, у натуры, знашь какая мощь! Заталанить может. А тому, кто поперек устройства надумает чего, али разумом своим, али характером, замыслит нравничать, отделяться, порчи свои внутренние станет на свет вызволять, наоборот, натура враз от себя избавит. В зависимости мы все, в едином потоке… Так вот, мне-то больше других силы досталось. Могла и дурного человека различить, предупредить болезного, чтобы пооберегся, а душевной хворью томимого, чтобы не надумывал недоброе. Особо искусно вызревал у меня и сыр, да творог