Вера Фёдоровна, «выбранная» председательшей колхоза. Вера Фёдоровна не устояла перед пылким фронтовиком, и скоро они сыграли свадьбу. Мать дружила с Верой Фёдоровной до тех пор, пока райком не прислал в село вместо неё нового кандидата, а Вера Фёдоровна вместе с мужем не уехала в Москву.
Приезжал к матери из Москвы и другой Фёдор, брат продавца местного магазина Павла Егоровича и бывший её школьный товарищ. Мать, кажется, была склонна выйти за него замуж и однажды спросила на этот счёт моё мнение. Моё «просвещённое» мнение заключалось тогда в том, что «нам с тобой и бабушкой и так хорошо – зачем нам нужны ещё какие-то Козлы и Бараны?» Я очень ревниво относился к появлению в доме потенциального отчима и априори был настроен против любого кандидата, каким бы хорошим он не был. Мать, как мне кажется, не придала моему возражению принципиального значения (и правильно сделала – что понимал в жизни десятилетний пацан?), но с Фёдором Егоровичем унеё так ничего и не получилось. Фёдор состоял в браке и никак не мог решиться на развод с московской женой. Через несколько лет отношения эти заглохли.
Подозреваю, что дело заключалось не только в завышенных требованиях матери к женихам и неуживчивом характере, но в другом: она была однолюбка и после отца уже не могла связать свою жизнь ни с каким другим человеком. Вероятно, сама того не осознавая, она любила его до конца своих дней и поэтому так болезненно переносила его измену и уход из семьи.
В описанном выше альбоме есть запись почерком матери: «Я всё ещё тебя, безумная, люблю…”, а под ней пометка: «к Н.» Видно, что запись исполнена значительно позже того безмятежного и счастливого 1938 года. К тому же голубые чернила в то время вряд ли имели хождение, а если и имели, то ими будущим педагогам пользоваться запрещалось. Школа всегда настаивала на фиолетовом цвете (он вечный!) и «вольнодумства» в этом смысле не допускала до самых 60-х.
Этими же «вольнодумскими» чернилами и этим же почерком, на свободной странице, вписан романс с таким куплетом:
Но, разойдясь, сквозь сумраки ночные, мы с трепетом в сердцах своих прочли, что наши души близки и родные, но полюбить друг друга не могли».
И приписка: «Поздно!».
После развода мать попросила отца вернуть ей все сохранившиеся письма и подаренные фотографии. Отец выслал по почте одно фото, которое мне нравится больше всех: мать снята по пояс то ли в светлой блузке, то ли в платье, с длинными ниспадающими до плеч волосами, в удачном, на мой взгляд, ракурсе сбоку, с поворотом головы в объектив влево. Фотография вернулась измятой и сильно постаревшей – по словам матери, отец носил её всегда при себе – даже в плену. На обороте хорошо сохранившаяся надпись почерком матери:
Другу. Моя дружба могуча, как море и любовь, словно луч, горяча.
1/IX-40 г. П. Зайцева.
В августе 1996 года мать по жестокой случайности настиг инсульт. Она почувствовала одышку и першенье в горле – явный симптом сердечной