Рассказы из старой тетрадки. Такие истории случались с каждым. Только вы их не замечали…
на сто. А главное – звук. Ты слышал орган? Океан гудит как самые низкие трубы органа, только постоянно.
Там я был счастлив. Точно тебе говорю. И не спрашивай почему. Да, это такое пронзительное счастье!
– Я знаю, как это бывает, когда захватывает дух. У меня так было прошлой весной, когда я вышел из школы и понял, что началась весна, вот так не было, не было, и вдруг бах – и весна!
– А второй раз это случилось в Португалии. Мы с мамой провели три дня на берегу лагуны, в пустом отеле, в котором, кроме нас, уже никого не было, и мы выбрали номер на самом верху, а два соседних отеля были уже закрыты. Представляешь, ты открываешь утром глаза, а перед тобой океан до горизонта! А когда мы только приехали в эту лагуну, бросились от счастья в прибой, точнее – я бросился, мама не стала. Ну так вот – я чуть не утонул, правда! Такие детские, морские с виду волны оказались океанскими, как тогда – сильными, мощными и красивыми, и я покусился на красоту, забыв о мощи, и океан меня повертел, потрепал, до сих пор во рту солоно от воды.
И гул, непроходящий низкий голос океана, как в прошлый раз. Этот его голос не забыть, потому что он отзывается в животе. Там я тоже был счастлив…
Петр сделал ход, ход был слабым. Павел Петрович, видимо, его ждал, потому что быстро забрал ладью и поставил на ее место своего слона, чем создал почти безвыходную ситуацию для отца.
– Да. Как его мало, счастья. – Петр сделал ход.
– Значит, мы зачем-то другим живем, па. Ты проиграл, – сказал мальчик и уложил отцовского короля.
Пегий
Задыхаясь утренней спешкой, я увидел его у ворот в гаражи. Старый, потрепанный жизнью пес, пегий, обветшавший, он лежал в лучах утреннего солнца, наслаждаясь простым собачьим раем – тепло, конура, миска… Что еще надо? Не бьют, на улицу не гонят, то объедки, то косточка. Главное – зиму пережить. Но до нее далеко, дожить бы.
Я остановился, и пес, почуяв остановившийся сгусток воздуха, приоткрыл глаза, мы посмотрели друг в друга. Мне полоснуло по сердцу: так мы же, пегий, похожи. Побитые жизнью, но на что-то еще надеемся, не сдаемся. Зиму бы пережить. Пес по-дружески глядел на меня, не рассматривая, а вглядываясь, мол, да, брат, так оно и есть. Он уютно лежал в пыли возле конуры, разваливающейся, дырявой, но своей. Конура стояла под окном такой же развалюхи сторожки. Где-то в ней, наверное, неурочно спал человек, которого пес считал своим хозяином.
То, что произошло в следующую минуту, ворвалось в мою жизнь и осталось занозой в сердце до сих пор, не могу забыть эту псину.
Для человеческого уха и глаза еще ничего не изменилось, все было, как только что, но пегий уже поднял морду, открыл глаза, повернулся в сторону уходящей за поворот дороги, потом вскочил, хвост колесом, звонко по-щенячьи залаял и мимо меня бросился на дорогу. Оттуда выехал бледно-серый джип, неспешно двигаясь навстречу утреннему люду.
Пегий мчался к машине почти наперерез. Одна его лапа едва двигалась, но, весь превратившись в бег, пес не обращал на нее