ключи, и я не знаю откуда они у меня.
Я не помню.
– Анют, я правда не помню!
Моя жена… она тяжело вздыхает, и я заранее чувствую, что весь этот разговор обречен на провал. Плотнее прижимаю телефон к уху и говорю.
– Давай попробуем начать все сначала, прошу тебя, мы сможем все исправить… вместе!
– Нет, – она делает паузу, – я просто не могу с тобой.
– Но почему?
Очередной выдох в трубке. Выдох, в котором легко читается усталость. Она не хочет продолжений, ее устраивает пауза длинною в жизнь.
Вся жизнь…
Вся жизнь на паузе.
Наконец она говорит.
– Потому что мне реально дышится легче, понимаешь? Да, мне тоже тяжело, но мне так лучше.
– Неужели ничего нельзя изменить?!
Снежинки касаются моих губ, кружась, блестят в оранжевом свете фонарных столбов. Выдергивают из воспоминаний. Веки дрожат, и я зажмуриваюсь… мир тает в тишине спального района. Лежат сугробы по краям дорог, утопают в черноте покосившихся старых панельных пятиэтажек и где-то посередине, между домами мирно спят лавки укутанные в пушистые одеяла снега – двор моего детства…
– Ну что, как дела?
Мать сидит на табурете возле батареи на кухне, в ее руках смартфон, рядом на подоконнике бокал с красным дешевым вином из коробок. Поджав ноги под себя, она встречает меня взглядом, исполненным надежды на то, что я все позабыл. На маме синий махровый халат и очки в черной оправе, сквозь стекла которых смотрят слегка пьяные, веселые глаза.
Скажи, что все хорошо, сына, скажи, что забыл и тебе легче.
Скажи…
И я говорю.
– Да, – говорю я, аккуратно укладывая пакет с Гарфилдом под ноги, – все как всегда… нормально.
– Ну, – отвечает она, возвращаясь к пролистыванию ленты в контакте, – самое главное. Там если что вон, супчик в холодильнике.
– Не, спасибо, я не голоден.
Я сижу перед телевизором, смотрю какой-то фильм, в сюжет которого даже не вникаю. Просто смотрю. Оборачиваюсь и говорю… говорю, не задумываясь… на автомате.
– Смотри какой, – оборачиваюсь и только тогда, осознав, что никого нет рядом, бросаю слова в пустоту, – момент…
Передо мной на столе стоит стакан с дешевым армянским ромом, запах спиртного заполняет собой всю комнату, рядом пепельница с десятком затушенных бычков, дым от которых завис где-то под потолком… он вряд ли выветрится до утра. Под столом пакет с Гарфилдом.
Я сижу в полутьме своей детской комнаты.
Та же люстра из детства, те же шторы с красными цветами, в чертах которых с определенного ракурса мерещится лицо смеющегося клоуна, тот же скрипучий шкаф с расшатанными дверцами… только обои другие. В люстре отходит лампочка, отчего свет в комнате напоминает тусклый стробоскоп, сопровождаемый звуком электрического треска.
Когда-нибудь эта лампочка станет причиной пожара… впрочем не важно. Ничто теперь не имеет значения.
Рядом с пепельницей телефон.
Экран