и умению владеть своими нервами, что необходимо истинному гробовщику, имел возможность наблюдать замечательную покорность судьбе и мужество, с которым многие переносили выпавшее на их долю испытание.
Например, когда Соуэрберри хоронил какую-нибудь богатую старую леди или джентльмена, имевших множество племянников и племянниц, которые казались безутешными во время болезни родственницы или родственника и были, по-видимому, совершенно поглощены своим горем, но на похоронах выглядели довольными и счастливыми, непринужденно и весело разговаривая между собой, будто решительно ничего не случилось. Мужья переносили потерю своих жен с героическим самообладанием. Жены, надевая траур по своим мужьям, как будто главным доказательством горя могла служить лишь известная одежда, больше всего заботились о том, чтобы этот костюм шел им к лицу. Замечателен был вообще тот факт, что все эти леди и джентльмены, так страстно выражавшие свое безутешное горе во время церемонии, тотчас же по возвращении домой приходили в себя и совершенно успокаивались к тому моменту, когда наступало время чаепития. Все это было весьма любопытно и поучительно, и Оливер с большим удивлением присматривался к такому.
Научился ли Оливер Твист покорности судьбе на примере стольких добрых людей, я не могу сказать, несмотря на то, что я его биограф. одно только могу я с достоверностью утверждать, что в течение нескольких месяцев он стойко переносил помыкания и издевательства Ноэ Клейполя, который стал относиться к нему несравненно хуже с тех пор, как начал завидовать тому, что только поступивший на службу мальчишка фигурирует в процессиях с черной палкой и в шляпе с крепом, тогда как он, несмотря ли старшинство, остается по-прежнему в своей старой шапке и кожаном переднике. Шарлотта обращалась с ним худо, потому что так обращался с ним Ноэ. Миссис Соуэрберри была его непреклонным врагом, потому что мистер Соуэрберри выказывал склонность быть его другом. Находясь, таким образом, между этими тремя особами с одной стороны и изобилием похорон с другой, Оливер чувствовал себя далеко не так хорошо, как голодный поросенок, попавший в кладовую с зерном при пивоварне.
Теперь я перехожу к весьма важному эпизоду в истории жизни Оливера и хочу описать один случай, на первый взгляд как бы незначительный и пустой, но при этом косвенно повлиявший на весьма существенную перемену во всех его будущих планах и поступках.
В один прекрасный день, когда наступил обычный час обеда, Оливер и Hoэ спустились в кухню, где им был приготовлен лакомый кусок баранины – полтора фунта самой скверной шеи. Шарлотту вдруг вызвали за чем-то, и Ноэ Клейполь, который был голоден и зол, решил воспользоваться этим коротким промежутком времени, и нашел, что наиболее подходящим будет начать издеваться над Оливером Твистом.
Желая по возможности скорее предаться этой невинной забаве, он положил ноги на стол, схватил Оливера за волосы, надрал ему уши, выразил мнение, что он подлый трус, и затем объявил, что непременно придет смотреть, когда его повесят,