однако вопрос мой не проигнорировал.
«Ну что, – сказал он, потягиваясь, – есть у нас, к примеру, глава концерна «Золотосереброалмазнефтегазалюминий» некий Сытин А.А. Только что не бомжует, живет в женином доме, ездит на тещиной машине, трем детям платит алименты. Жена в Лондоне, дети – в Женеве, брошенный, никому не нужный мужчина в расцвете сил, практически без средств к существованию. Мы его поддерживаем морально и материально, талоны ему на питание в пельменной у старого кладбища выхлопотали. Ничего, как-нибудь перезимуем… Или вот депутат один известный – того уже третья жена бросила и тоже за границу с детьми смоталась. Все как есть выгребли у него, даже младенец двухмесячный таким злыднем обернулся, что все папашины барбадосские авуары себе прилохматил! Ходит теперь этот наш депутат в каком-то, извиняюсь, спиджачишке и рыбку с утречка перед заседанием на Кутум ловить бегает. Мне, говорит, много не надо. Мне, говорит, лишь бы с Родиной ничего не случилось. Ему старушки из древнедевичьего монастыря помогают, от помина отколупывают. Есть у нас также банкиры, бизнесмены, властная элита – и повсюду одна и та же безрадостная картина чисто человеческой беды. Так что богатый, всем довольный патриот – это нонсенс, господа».
Какое-то время мы сидели молча, потрясенные рассказом дежурного. Его монотонная, практически лишенная эмоционального окраса речь странным образом усиливала воздействие какой-то вселенской драмы, случившейся с некогда неглупыми и небедными людьми. Остаться голыми среди духовной пустоши, обобранными самыми близкими людями – тут не только в патриоты уйдешь, а куда-нибудь и подальше…
«Ну, – начал я, почувствовав, что пауза слишком сильно затянулась, – думаю, выражу общение с товарищем мнение, если скажу следующее: наша небольшая бригада попробует взять на содержание одного мэра и пару банкиров. По третьей категории раздельного питания мы их как-нибудь осилим».
«Что значит – «как-нибудь»? – взвился вдруг доселе молчавший брат Иван. – Должны осилить и не «как-нибудь», а как положено! Да, и вот еще что, пока не забыл: а нельзя ли этому захапистому младенцу жопу напороть, чтобы он папашкины тити-мити возвернул, так сказать, в добровольно-принудительном порядке?»
«Нельзя, – горестно покачал головой дежурный. – Сей поганец… то есть младенец, является гражданином Соединенных Штатов Америки, поскольку был нарожден в салоне самолета, только-только приземлившегося в Нью-Йорке. Попробуй, дотянись до него теперь».
«Вот сучка, – сказал брат Иван, – нашла где родить – в самом логове врага! А этот засранец прямо сразу из аэропорта побежал свои права качать, что ли?»
«Зачем ему суетиться? – усмехнулся дежурный. – На то лойеры есть».
Мы отдали недозаполненные анкеты, которые дежурный не глядя сунул в ящик стола, и пошли прочь из этой юдоли печали. Шли молча и думали, как выяснилось, об одном и том же – о детях патриотов.
Первым нарушил тягостное молчание брат Иван.
«Радуйся, Индивид Матвеич, что за тобой никакого спиногрыза не числится, – сказал он угрюмо. – А то бы