целые горы. Кто только и откуда не обращался к Михаилу Александровичу!!!
Ввиду близости к брату-императору и к императрице-матери его считали всемогущим не только наивные простые люди, но и многие из его ближайших родственников, обращавшихся к его посредству по своим делам, о которых они сами обыкновенно не решались лично говорить с государем.
Несмотря на благожелательность, простоту и полную доступность государя остальные члены царской семьи его довольно сильно побаивались. Говорят, что кого боятся – того не любят. Что это не всегда бывает так, я убедился по лично чувствовавшемуся мною примеру на великих князьях: Димитрии и Константине Константиновичах, Георгии Михайловиче и Павле Александровиче, принцах А. П. и П. А. Ольденбургских.
Об остальных с такой уверенностью судить не могу, так как мне ни разу не приходилось быть вместе с ними в семейной обстановке государя.
Думаю все же, что если некоторые из них и осуждали довольно резко государя, то это раздражение не исключало еще более теплого чувства к нему. Пожалуй, даже первое, как, например, у принца Петра Александровича Ольденбургского, могло именно вызываться последним.
В капризном чувстве любви не всегда относятся с должною сдержанностью и мягкостью к любимому человеку. Впрочем, в таких случаях и не выносят своего недовольства напоказ другим…
Невольно вспоминается мне при этом суждение француза Claude Farreera, высказанное им на одном из публичных докладов в Париже в феврале 1924 года о наших предреволюционных годах.
«Последнее мое воспоминание о Крыме, – говорил он – неотвязчиво сохраняется в моей памяти: я снова вижу себя в столовой зале Ливадийского дворца… Сколько раз встречался я там с ближайшим окружением императора, его адъютантами и великими князьями, тесно связанными с императорской семьей. Передо мной, перед иностранцем и посторонним, каким я был, они говорили о своих самодержцах в таких свободных выражениях, что я, француз, был смущен. Уже тогда приходили мне на память все те анекдоты и те неуместные злословия, которыми около 1788 года обменивались между собою – только между собою – французы Версальского двора по поводу Людовика XVI и Марии Антуанетты. Эхо этих старых цареубийственных слов, казалось, повторялось в этой столовой Ливадии с еще более потрясающей звучностью. Однажды я вошел туда с одним офицером, моим товарищем, напичканным всегда историей… Он оглянулся вокруг себя, вздрогнул, передернулся и спросил: «А где же гильотина?!!» Без этой близкой детали аналогия была действительно полная». («Une Croiscere en Mediter-raneée» Conference de M. Cloude Torrere.)
Всей громадной перепиской, поступавшей на имя Михаила Александровича и лишь на немного уступавшей «Канцелярии прошений, на Высочайшее имя приносимых», ведал очень небольшой персонал: управляющий делами А. А. Измаильский, делопроизводитель Управления барон Н. А. Врангель и два или три чиновника. Докладывал же обо всем этом непосредственно великому князю лишь один я.
В большинстве случаев мне приходилось также принимать