секретом» их происхождение от той или иной русской коронованной особы. Их «документы» были особенно фантастичны.
Но всего больше было людей, жаловавшихся на неудачно сложившееся существование и упорно веривших, что не только кошелек, но и «одно лишь могущественное слово или желание великого князя» способно изменить их тяжелые обстоятельства на самые счастливые и легкие.
В числе этих было немало просьб об устройстве, вмешательством великого князя, якобы самых счастливых браков, о расторжении несчастных, о понуждении должников заплатить долг, о возвращении несправедливо захваченной земли, о неправедных судьях, о притесняющих родителях и начальстве. Были даже жалобы на оскорбленное самолюбие. Иногда спрашивались советы, как излечить неизлечимую болезнь, и тому подобное.
Все существующее разнообразие житейских отношений, страданий, стремлений, наговоров, надежд и разочарований вместе с предостерегающими примерами ярко отражались, как в зеркале, в этом потоке прошений и писем.
По этим человеческим документам, как и по словесным рассказам просителей, несмотря на некоторые искажения, действительно можно было хорошо узнать подлинную жизнь даже с намного сильнейшими доводами и более тонкими оттенками, чем она изображается в книгах, где говорят не сами действующие лица и обстоятельства, а лишь авторы литературных произведений.
В этом отношении далеко не правы были те, кто утверждал, что государь и великий князь были отгорожены и сами себя отгораживали непроходимой стеной от окружавшей их действительности, а потому им эта действительность и была неизвестна.
На самом деле они менее всего стремились обособить себя от текущей жизни, а если и были благодаря своему положению отчасти от нее обособлены, то отнюдь не более, чем президент какой-либо республики или министр ответственного «перед народом» правительства. Скорей наоборот – эта жизнь благодаря исключительной полноте власти государя, а главное, вере в могущество этой власти населения стремилась к ним с еще большим напором, пробивая помимо официальных путей всевозможные преграды.
Даже сплетни и слухи, расточавшиеся на их счет и которые они с справедливым презрением отталкивали, все же достигали до них с тою присущей быстротою, с которой они разносятся и вне дворцовых стен.
За эти «непроходимые» стены проникали даже больные проказой и другими ужасными, еще неизвестными примитивными болезнями, умолявшие об отправке их для лечения за границу и которых не допустили бы в обыкновенный частный дом.
Далеко не все просьбы и желания, достигавшие великого князя, конечно, исполнялись. Одни затрагивали естественные и имущественные права остальных и подлежали судебному разбору, другие были просто неисполнимы, так как требовали вмешательства в интимную частную жизнь, где был бессилен и сам самодержец.
Но там, где имелась малейшая возможность помочь, Михаил Александрович помогал, чем мог, и за многих несправедливо обиженных успешно просил у государя.
По