на автомобиле вместе с Воейковым.
Вспоминаю, как я волновался за него и как мне было тяжело передавать ему то, что я только что слышал.
Но мое предупреждение его могло спасти и оберечь моего государя от многого излишнего и тяжелого, и после некоторых колебаний, уже на середине дороги, я начал:
– Владимир Николаевич, только что в штабе люди, видимо, искренно беспокоящиеся за вашу судьбу, просили меня предупредить вас, что решено вас арестовать, и посоветовать вам возможно скорее уехать из Ставки. Действительно, может быть, это будет и лучше: ведь, арестованный, какую пользу принесете вы государю? Я знаю, Его Величество заступится за вас, но вы видите, что творится? Вам Алексеев ничего не намекал?
Бедный Воейков был очень угнетен, и мое предупреждение, видимо, его не поразило.
Он ничего не ответил на мой последний вопрос и как-то задумчиво спросил:
– Уехать? Хорошо! Но куда? И как?
– Поезжайте пока к себе, в Пензенскую губернию41; я думаю, окружным путем туда еще можно пробраться – ведь не везде творится петроградский ад; поговорите с Его Величеством и поезжайте!
Воейков задумался, и мы молча доехали до вокзала.
Через несколько минут показался поезд императрицы, остановившийся на месте обычной остановки императорских поездов.
Государь вошел в вагон матери и вскоре вышел оттуда вместе с Ее Величеством.
Обойдя всех немногих присутствовавших, Их Величества прошли в деревянный, пустой, грязный железнодорожный сарайчик, находившийся напротив остановки поезда, где и оставались очень долго.
Вероятно, лишь непреодолимое желание сейчас же остаться наедине заставило их войти в эту первую попавшуюся на глаза будку.
С государыней прибыл только великий князь Александр Михайлович, живший также в Киеве, и ее свита: графиня Менгден, князь Шервашидзе и князь Сергей Долгоруков.
Ожидавшаяся мною с таким нетерпением и волнением, лучший друг нашей семьи, моя горячо любимая великая княгиня Ольга Александровна с этим поездом не приехала; ее, кажется, не было в эти дни в Киеве. Отсутствие Ольги Александровны сказалось на мне самым тоскливым, тяжелым разочарованием; я так надеялся на ее приезд и для себя, и для государя, зная ее искреннюю и горячую привязанность к своему брату, любившему ее, в свою очередь, как я чувствовал, не менее сильно.
Князя Шервашидзе я знал долгие годы, еще с первого дня вступления его в должность состоявшего при императрице-матери.
Нас соединяла не только совместная служба под одной дворцовой кровлей (Михаил Александрович, при котором я долго был единственным адъютантом, жил до 1910 года совместно с матерью), но и наша общая страсть к старине, к историческим исследованиям и собиранию портретов, миниатюр и гравюр.
Князь Шервашидзе был большой оригинал, очень начитан, наблюдателен, отличался большою находчивостью в затруднительных случаях и весьма своеобразно мыслил и говорил о разных исторических событиях.
Графиню