корпусов, и была, несомненно, искренна, так как истина находилась именно в этих заверениях, присущих складу русской народной души и сознанию русского военного сословия, – все остальное, раньше высказываемое гвардейскими офицерами и светским обществом, было лишь пустой, легкомысленной болтовней.
В этом отношении малоизвестные иронические слова Пушкина, сказанные о декабристах, несмотря на их столетнюю давность, могли бы быть отнесены, с тою же меткостью, и к нашему предреволюционному обществу56:
У них свои бывали сходки,
Они за чашею вина,
Они за рюмкой русской водки…
Витийством резким знамениты
Сбирались члены сей семьи
У беспокойного Никиты,
У осторожного Ильи…
Сначала эти заговоры
Между лафитом и клико,
Все это были разговоры,
И не входила глубоко.
В сердца мятежная наука,
Все это было только скука,
Безделье молодых умов,
Забавы взрослых шалунов…
Конечно, как в то, так и в наше время бывали исключения, но в общей массе они были ничтожны и проявлялись в дни войны только резче, но не глубже.
И все же эта болтовня много помогла ужасному делу.
Становится неимоверно стыдно и мучительно больно, когда думаешь об этих тогдашних криках действительных изменников об «изменниках», окружавших престол.
Изменники государю, а с ним и Родине находились, конечно, не вблизи монарха, а среди этих людей, стремившихся захватить власть, а потому и больше других кричавших об измене.
Несколько дней было достаточно, чтобы показать, в какую пучину бедствий ввергло русскую землю управление этих безумных политических деятелей.
У них не было и простой человеческой совести: люди громкого слова, они своего слова все же не умели и не хотели держать.
Уверив государя в его полной безопасности и свободе, они уже через несколько часов не постыдились его арестовать и тем предали неповинных людей в руки палачей.
Бедный Михаил Александрович, наверное, переживал несказанные мучения, когда думал о том, с каким доверием он относился именно к князю Львову, настаивая перед братом о назначении такого человека главою русского правительства. В поступке этих людей, ознаменовавшем начало их властвования, заключалась не одна лишь откровенная измена, в нем было неимоверное более гадливое – предательство исподтишка!
Но вернусь наконец к своему дальнейшему рассказу.
В тот воскресный день (5 марта 1917 г. – О. Б.) государь, как обычно, был в штабной церкви у обедни. На этот раз мы пошли туда не пешком, а поехали в автомобилях. Народу по пути было много. Все относились к государю почтительно, а большинство даже и любовно.
Это ясно можно было прочесть на многих лицах.
Вскоре после нас прибыла в церковь и вдовствующая государыня, заняв место рядом с сыном, на левом клиросе.
Протопресвитер