рокурора Империи Российской Павлова В. П.
24 декабря 1906 год Санкт-Петербург.
Василий Александрович Слепцов.
– Графу Бобринскому и сочельник нипочём! – Екатерина Алексеевна всё терзала салфетку. К слову, салфетку эту, хозяйка дома вязала уже год как. Аккурат с прошлой зимы. – И нынче заседательствует на встрече предводителей губернского дворянства. Наденька с Сонечкой будут с минуты на минуту… Вася!
– Да, маман, – Василий Александрович оторвался от письма и удостоил мать взглядом.
– Вася! Сонечка – изумительная девочка! Она давеча читала стихи, ах, Васенька, как жаль, что тебя вызвали прямо перед балом, слышал бы ты те стихи! А то, что точными науками интересуется, то не беда, детки вот как пойдут… там не до физик и алгебр будет, – несчастную салфетку стало жаль. Пусть в святые дни и под запретом рукоделия, но корзинка с ними всегда ждёт Екатерину Алексеевну у камина.
Глядя на красивые, изящные материны руки, что словно живут своей жизнью, Василий отчётливо представил их на себе – так же судорожно поправляющие пуговки сорочки, лацканы пиджака, не забудут и выдернуть белоснежный краешек манжеты… бррр!
Штабс-капитан Василий Александрович Слепцов передёрнул плечами.
Вот бы куда-нибудь… да хоть на ту же войну, а ежели не на войну, так на Кавказ, или же в Персию – там тоже место для него найдётся, а лучше всего… в Арктику! На полярный круг в экспедицию. Так надёжнее – в Арктику Екатерина Алексеевна ни за что не отправится, а вот в Персии, али на Кавказе, может и заиметь охоту побывать.
В залу вплыла дама. Дама эта появлялась всегда, когда дело начинало попахивать скандалом. Четыре года, как Василий приобрёл сие жилище – успел заприметить закономерность.
– Надежда Александровна, мать твоей Сонечки, свои забавы в браке и не подумала бросать. Что навело тебя на мысль, что дочь её окажется смиреннее? – с Сонечкой Бобринской вопрос пора закрыть, иначе маман как-то да изловчится, а Василий и опомниться не успеет, как уже крепко женат будет на дочке Бобринского. И если против самого графа Василий ничего не имел, разве только раздражение в связи с активностью последнего в японском вопросе, то дочка его, завсегдатая всех на свете странных кружков, помимо равнодушия вызывала в Василии лишь недоумение. Более прочего, вольный холостяк, с гордостью носящий сие звание, искренне не понимал, как природа могла так налажать, что Софья Алексеевна уродилась девицей, да ещё и дворянского сословия.
Дама, невидимая для матери, повисла над корзинкой.
– Так ты и приструнишь! – Екатерина Алексеевна всплеснула руками, не думая, о тут же улетевшей салфетке. Аккурат сквозь даму. – Наденька лишь оттого астрономией балуется, что граф в Зимнем бывает чаще, чем дома. Но ты же у меня умный мальчик – молодой жене ты будешь уделять столько времени, сколько потребуется, пока та не поймёт, что в тягости и чтобы думать не думала ни о чём, кроме супруга.
Призрачная дама тонко улыбнулась. От улыбки той, её округлые щёки чуть задрожали. Хозяин поймал её взгляд, сузил глаза, давая понять – далече отлети, чтобы материным возмущением не подпитываться.
– Нет маман. Такую пострелицу детьми не удержишь. И ежели вам то угодно, то сами вы и будете ездить по заграницам, вылавливая собственную невестку, чтобы с внуками встретиться, – бумаги отправились на дубовый столик, коль скоро уж всё одно – по новой перечитывать.
Василий откинул голову, уставился вверх, созерцая деревянные панели потолка. Красивый потолок, а женитьба нынче – всю работу Фуфаевского, в которую архитектор душу вложил, коту под хвост пустить. Зря что ли, он на тот модерн соглашался? Да с призраком за переделку воевал?
Негоже так чужой труд не уважать. Потому как новая хозяйка, как пить дать, заново ремонт под себя начнёт, как у них, замужних женщин водится, а вторую переделку, когда-то неприметный особняк на Большой Конюшенной, может и не сдюжить.
– Я и сама могу… – откуда не возьмись в руках матери оказалась всё та же многострадальная салфетка.
– Ммм? По заграницам? – надо бы Улитину написать. Они, конечно, не сговаривались, но то Василия промах – он, было сам поверил, что порадовать матушку своим присутствием на праздничном ужине – хорошая идея.
– Отчего ж по заграницам? – Екатерина Алексеевна потянулась к колокольчику. – Софья пусть по заграницам, а я здесь, с внуками, на Большой Конюшенной.
Дама удовлетворённо прикрыла глаза. Вот уж, кто в этом доме понимает маменьку.
Удивительное дело, что ни его, Василия, ни Софьи Алексеевны мнение, госпожу Слепцову не интересовало.
Дверь – большая, резная, с растительными узорами, отворилась, ещё не успела Екатерина Алексеевна прозвонить. Тоня – девушка пятнадцати лет от роду, хоть и с хитрыми глазками, но больно уж сноровистая, за что мать её и держит, осталась стоять в пороге, вцепившись в латунную ручку.
– Там записка Василию Александровичу, – по всему видно, что и самой ей не по душе нести дурные вести барыне. Потому как записка – часто неотложные дела у штабс-капитана.
– Вася!