ли мы.
– Нет.
– Вы знаете эту барышню?
Арестант не взглянул на меня повторно, смотрит в стену.
– Не имел удовольствия, – чеканно, громко. В абсолютный разрез с произнесённым. Едва ли хоть какие-то удовольствия его интересуют.
Команда на выход и я чуть ли не побежала.
Скрип паркета под ногами, стук двери, скрежет ключа в замке.
– Что это? Зачем? Это ведь он! Он! – забылась, заговорила громким шёпотом.
– Я должен был убедиться, что вы не сводите свои счёты моими руками.
Он закрыл дверь, убрал ключ и пропустил меня вниз.
Пролёты пролетали как в тумане.
Свожу счёты? Убедиться? Его руками?
Он не поверил мне.
Он, зная обо всех тех ужасах, что устроит этот человек, чьё имя мне страшно произносить даже про себя, привёл меня к нему.
– Что с ним будет дальше? – спросила, потому что не могла не спросить, как только мы вышли на улицу.
– Его уже нет. Считайте, что никогда и не было, и всего того, что вы рассказывали тоже не будет.
– Но вы… – понимаю, что глупо, но я не могу не спросить, не выдержу. – Вы не поверили мне? Раз решили проверить?
Мы стояли у парадной, снова пошёл снег, а мне необходимо услышать ответ. С места не сдвинусь, пока не узнаю.
– Алиса Ивановна, – вздохнул устало. – Я не могу не проверить. Вы – бесспорно привлекательная барышня, но я не юнец, чтобы принимать на веру каждое ваше слово. Постойте, я переговорю с дворником и отведу вас домой.
Он не стал ждать моего ответа. Пошёл во двор, в дворницкую, а я, услышав скрипнувшую дверь и громкий бас, приглашающий Слепцова внутрь, кинулась прочь.
Назад, домой.
Пусть в Алисино домой. Но туда, хотя бы где её используют в открытую. Отец – чтобы контролировать и держать лицо приличной семьи, благотворители – чтобы она смогла научить крестьян всему, что знает…
Только не этот человек, который рвёт мне сердце в клочья. Меняясь каждую секунду: то он и лицом, и жестами и мимикой, один в один мой муж, что кажется, вот сейчас всё рассказать и он поймёт, вспомнит, узнает. А в следующую секунду его сменяет другой – чужой и холодный, клещами выцепляющий из меня каждое, нужное ему слово, живущий где-то не просто по-другому, а в каком-то другом мире, куда я уже никогда, никак не попаду.
Я не оглядывалась, просто бежала, стараясь не поскользнуться. Боюсь только одного – что догонит, спросит, но что я смогу ему объяснить? Что настроила себе иллюзий, что он влюбится в меня, станет мне доверять и мы будем жить счастливо в этом, в его времени?
Очевидно – он считает меня сумасшедшей или авантюристкой. Или всё сразу.
А я понимаю только одно – что бесконечно устала. От борьбы за его внимания, которое он мне выдаёт строго дозированно и по делу. От выживания в этом, не моём, чужом мире.
И что я сейчас всё бы отдала, чтобы оказаться дома.
В своём большом, пустом доме на Большой Конюшенной. Запереться там и, наконец, оплакать мужа, который умер так несправедливо.
Я сама