данного процесса, нужно опасаться нерационального использования человеческой памяти как единицы времени, как единицы его измерения.
Шарль остановился, вздохнул, посмотрел куда-то вдаль и сделал глоток воды. По его лицу медленно текли капельки пота. Он взглядом нашел своего друга в первом ряду, подмигнул ему и продолжил.
– Наше исследование пока находится на начальной стадии, но мы уже можем с уверенностью утверждать, что принудительное или добровольное изъятие определенного количества ассоциаций из памяти человека может не только повлиять на качество его жизни, но и на время, относящееся непосредственно к испытуемому, вернее, к окружающему его временному пространству, в заданном диапазоне.
Красный бархат портьер, касающихся золотой бахромой такого же бархатного полового покрытия, обычно поглощал ненужные звуки, нечаянно сказанные зрителями в зале, дабы не мешать выступающим. Но в этот раз данный выбор дизайнеров ткани, использованной для шумоизоляции, не показался бы им достаточно удачным. Звенящая тишина, казалось, поглотила все вокруг. А потом были оглушительные аплодисменты, среди которых никто не заметил скромно удаляющегося Михал Михалыча, сгорбившегося от досады и глупости, которую, по его мнению, сотворил Шарль.
«Ведь не предупредил меня, что будет оглашать результаты, вот разве так можно!» – сокрушался он, спускаясь вниз по мраморной лестнице фойе.
А больше всего его разозлило присутствие Флоры – вот растреплет, как обычно, по всему свету, толком ни в чем не разобравшись. Еще и братца с собой прихватила! С такими грустными мыслями Михал Михалыч, старый шпион, профессионал своего дела, ставший лет двадцать назад профессором, вышел через запасную лестницу во внутренний дворик, навстречу солнечным лучам и морозному январскому воздуху.
– Запомни этот день, крепко запомни, – твердил он себе вслух, направляясь к почерневшей от времени деревянной скамейке, подальше от звуков, радости и лицемерия, царивших, как ему казалось, в зале конференции.
– Большое спасибо за совет, – ответил ему за спиной знакомый голос.
Флора! Ах, эта Флора! Вот повернуть бы время вспять, лет эдак на пятьдесят назад, тогда бы он не отворачивался от звенящей молодости и не прятал бы свои морщины в тишину пройденных лет! Лишь на секунду легкая рука нежно легла ему на плечо запахом травы и лаванды, пронзив легкой дрожью все его тело. С этой болью он живет уже давно, как только впервые увидел ее совсем девчушкой, в городском парке. Он был многообещающим специалистом, а она собирала в спичечную коробочку кузнечиков для будущей фотосессии. Мокрая трава облепляла ее красные коленки, рыжие кудряшки свисали на лоб, прикрывая воспаленные от напряжения красные глаза. Вся она была похожа на маленького мокрого лягушонка, беззащитного и смешного. Отмахнувшись от нахлынувших воспоминаний, профессор присел, как всегда, на самый край скамьи, успевшей высохнуть от растаявшей на солнце морозной