будто холодный поток ветра. Я оказываюсь в месте, где все кажется искажённым. Я чувствую бессилие и тревогу в груди, как цепь, я не могу оторвать глаз от стоящего впереди незнакомца. Его лицо заслонено тенью, я не вижу выражения его глаз, но моё сонное тело ощущает сильную боль в сердце за этого человека. Моя душа наполняется страхом и беспомощностью, а голос становится слабым. Крик, который я издаю, остаётся бессловесным. Медленно я наблюдаю, как что-то тёмное приближается к моему тёмному незнакомцу из сна. Его присутствие веет угрозой. Мои слезы теряются в море боли и страха. Грудную клетку сковывает, а дыхание замедляется.
Я открываю глаза, молча смотря на потолок и чувствуя, как намокло от слез моё лицо. Грудь по-прежнему болела, как будто все было отдалённой реальностью. Я осмотрелась и убедившись, что одна, приняла сидящее положение, сжав ткань майки в области груди. Я не могла заплакать, не могла закричать, оставалось размеренно дышать и слышать треск ткани под сжатым кулаком. Той ночью, я что-то в себе утратила, что-то важное и необходимое.
Я спустилась вниз, свет в доме был погашен, а значит все либо спят, либо никого нет. Иногда Эйвон оставался в гостевой комнате, а Харрис мог подолгу не возвращаться домой. У охранников тоже был свой небольшой домик около ворот, который я часто осматривала в поисках лазейки или слабого места. Не стоит думать, что я не пыталась сбежать ночью. Все оказывалось бессмысленным, когда двое жилистых охранников приводили меня домой за руки, тащили, словно мешок. А на пороге стоял Харрис, молча и грозно отчитывая меня холодом глаз. Он запирал меня в комнате, не позволяя разгуливать по дому несколько дней, лишь приносив мне еду. Но он не знал, что пока в моих руках бумага и карандаш, я никогда не буду заперта.
Я бессознательно подошла к бару в гостиной комнате и нагнулась. Парочка бутылок стояли на месте, одну из которых я крепко сжала в руках. Приложив усилия, я открыла крышку и бросив взгляд на лестницу, сделала пару больших глотков. Я устала. Обессилено, упав на диван, я поджала под себя ноги. Я не помню, сколько времени просидела в неподвижном состоянии, лишь поднимая руку для горьких глотков алкоголя. Моё тело стало мягким и ватным, а мысли о боли и усталости покинули меня.
Я мало пила, но после той ночи, когда пришлось выпить текилу, я нашла в этом некое утешение. Алкоголь помогал мне не думать о событиях в моей жизни. Он помогал смотреть на мою жизнь с другой стороны, забывая про похищение.
Я открыл дверь в дом, привыкая видеть темноту. Последние дни я возвращался домой поздно от скопившейся работы. И видеть её… становилось всё труднее. Стоило увидеть рыжие волосы в своём саду, рывшиеся в сырой земле, моя челюсть сжималась. И я переставал себя контролировать. Я уставал от девушки дома, приходилось во всём себя контролировать и сдерживать, чтобы лишний раз не сказать или сделать лишнего. Но стоило признаться, она стала частью этого дома всего за месяц. Утром я привык приказывать сделать завтрак для двоих и отнести ей её любимый апельсиновый сок. Мне казалось, не выпив апельсиновый сок с утра, Тереза