мне очень нужна…
И, конечно же, меня очень поддерживала моя однокурсница по ВГИКу Маша Заславская. Потрясающая девушка – умница и красавица. В институте и после него мы не были особо близки. И вдруг она показывает себя самым верным и внимательным другом. Она мне пишет, я ей отвечаю. И она не прекращает писать и дальше, как сделали многие после пары отправленных мне писем. Более того – чем дольше мы переписывались, тем интереснее становилось это делать – и мне, и ей. Она писала мне, как вся ее семья – люди, с которыми я даже не знакома, переживают за меня. Она заказывала мне необходимые товары из магазина, она регулярнейше поставляла мне книги из «Озона». Она делала все эти крайне важные для меня вещи – постоянно и неизменно. И я знаю, что именно в ее постоянности и заключался настоящий подвиг. Подвиг, который полностью оценить просто невозможно…
Я никогда не досадовала на тех, кто прислал мне пару писем и пропал. Или на тех, кто мне вообще не писал. Боже упаси! Возвращаясь мыслями к «вольной» жизни, я понимала, что там катастрофически ни на что не хватает времени. Даже электронное письмо написать некогда! И это нормально и понятно. Другой ритм, другая плотность событий, это во-первых. А во-вторых, я понимала, что обычному человеку очень тяжело и очень страшно взять и ввязаться в «тюремные коммуникации». Я знала это по себе.
Незадолго до ареста на одном из собраний нашего сценарного клуба «Диктатура» мы заговорили о режиссере Олеге Сенцове[6], который тогда находился в самом начале своего долгого заключения. И постановили – раз он наш коллега по цеху, раз он киношник, нужно «заочно» принять его в члены нашего клуба! Написать ему, съездить к нему в колонию, как-то поддержать. И лично мне было поручено написать ему письмо. Я разыскала на просторах интернета его сестру, написала ей о клубе, о предложении стать его членом. И сестра Сенцова ответила мне: «Напишите Олегу письмо сами, это его обрадует…»
Ну так вот. Я ведь так и не написала Сенцову этого письма! Как только я начинала думать о том, что мне нужно будет послать куда-то в эту страшную систему письмо, «засветить» там свои личные данные – у меня внутри все замирало от какого-то первобытного ужаса. Ничем не объяснимого. И я ничего не могла поделать. Все тянула и тянула с этим делом.
Конечно, если бы на следующем собрании нашего клуба я получила бы нагоняй за прокрастинацию – наверное, я подсознательно ждала этого «волшебного пенделя» – я бы собралась с духом. И написала бы Сенцову. Но тут меня арестовали, и я оказалась по другую сторону барьера…
…Из СИЗО я стойко писала всем, кто мог бы порадоваться моим письмам, даже не надеясь получать ответы. Я посылала письма, рисунки – с единственной мыслью – напомнить людям, что я еще существую на этом свете. Что я еще жива: «Люди, ау! Не забывайте меня!» Я написала электронные письма нескольким своим очень старым знакомым – тем, чьи мейлы помнила наизусть. Кто-то откликнулся, предложил помощь, и меня это