доносящемуся из соседней комнаты.
– Разве Августа не с детьми?
– Да, она уже была…
Перед этим он еще раз подходил к своим детям, чтобы полюбоваться ими. Такие крохотные, две маленьких головки, два больших рта, четыре маленьких кулачка. А крошка в голубом чепчике – это был его сын. Леопольд или Лео, как его называли.
– Хотя, как лев, он не рычит, – пошутил Пауль и снова потянулся к Мари. Однако Мари отстранилась от него и поднялась с постели.
– Пойду посмотрю… Я сейчас…
– Да, конечно.
И она ушла, удивительно легко ступая босыми ногами, закрыла за собой дверь, не желая никак мешать ему. В то время как он мечтал только об одном – побыть с ней рядом.
Какое-то время он сидел в постели и ждал. Из соседней комнаты по-прежнему доносились звуки, похожие на тихое попискивание, значит, все старания матери оказались безуспешными. В конце концов он поднялся с постели, тяжело вздохнув, сходил в ванную комнату, надел пижаму и, исполненный надежд, вернулся в спальню. Супружеское ложе было пусто.
– Мари?
Ответа не последовало. Он нетерпеливо нажал на ручку двери соседней комнаты и как можно тише открыл ее. Он увидел Мари, свою любимую, замечательную, сильную Мари – она сидела на стуле, обнажив правую грудь, и усердно пытаясь вставить розовый сосок в раскрытый голодный рот крошки в голубом чепчике.
– Думаю, он страшно голоден, – огорченно сказала она, – Но я не знаю, как заставить его сосать.
Пауль смотрел на ее старания со смешанными чувствами. Конечно, он был так счастлив, что у него есть сын. И дочь, которая вела себя умнее брата: она лежала в своей колыбельке, сытая и довольная, и уже дремала. Но сейчас на него нахлынуло какое-то непонятное новое чувство – теперь он должен был делить обожаемое им тело Мари, ее прекрасную грудь с тем, кого он произвел на свет. К этому надо сначала привыкнуть. Особенно когда остаются считаные часы наедине с любимой.
– А почему Августа не может покормить его своей грудью? Ведь кормит же она своего младенца.
Мари расстроилась: маленький Лео не хотел брать грудь. Он отчаянно орал, прося есть, но не знал, как это делается. И она ответила, ничуть не сдерживая себя.
– И ты думаешь, что я позволю Августе кормить грудью моих детей? Но это мое дело, Пауль. И мама должна это понять.
Он промолчал, хотя был совсем другого мнения. Как жаль, что этот единственный их совместный вечер проходил совсем не так, как он представлял раньше. Мари редко вела себя так отстраненно, хотя сейчас это было так понятно. Трудные роды, повестка, а теперь еще и тревога за малыша. Решив запастись терпением, Пауль вернулся в супружескую постель. Замерзнув, он свернулся под пуховым одеялом. В комнате было холодно: она отапливалась не напрямую, а только через печную трубу красного салона, расположенного внизу, под спальней.
«Ну какой же я неженка, – подумал он. – Ведь совсем скоро у меня не будет ни пухового одеяла, ни теплого камина. А в землянках и окопах в лучшем случае ждет соломенная подстилка. Если вообще