откажешь. Я же вам рассказывал. Александр Александрович был резко против нашей гостевой игры с Ригой. Ну, когда нас отравили. Если бы мы его послушали, если бы я его послушал, то не было бы этой травмы и не пришлось бы через боль играть. Так что, я бы его послушал.
– Ладно, ваша взяла.
На следующий день Нестеренко улетел в Москву, а еще через два дня туда отправились и мы с мамой. Я выступил в качестве моральной поддержки, отца тоже отпускали с завода, но он получил повышение, стал бригадиром, и не просто не смог. В бригаде как раз появились два новых плавильщика, и за ними был нужен глаз да глаз.
Советская Москва летом, и она же зимой, и, тем более, осенью – это разные вещи. Зимой столица это очень угрюмый город, как и Свердловск, в общем-то. А вот летом она преображается. Девчонки в платьях, зелень парков, широкие и прямые, как стрела, проспекты с минимумом, по моим меркам, машин, уют садового кольца. Красота!
Но нам было не до этого. Сразу же по прилету мы поехали на Большую Пироговскую улицу, где располагалась педиатрическая больница московского первого меда, где нас уже ждал целый консилиум, сразу несколько профессоров и прочих светил медицины приняли маму под белые ручки и пообещали, что Катю обследуют очень тщательно.
Я же поехал к Сергею Федорову. Из всех армейцев, я лучше всего общался с ним и Фетисовым с Ларионовым. Но Сергей, считай что, мой ровестник, и с ним всё равно проще.
Следующую неделю я регулярно навещал маму в больнице, а вечерами тусил в компании Федорова и его друзей. Развлечения у нас были достаточно простые, в основном алкоголь и девушки, коих вокруг спортсменов, особенно молодых и известных, всегда и везде вьётся очень и очень много.
Закончились мои московские каникулы пятого июня. Катю выписали, и можно было возвращаться в Нижний Тагил.
И, к сожалению, Сан Саныч оказался прав. Нашли, правда, не то, что искали, но всё равно, чутьё главного врача “Автомобилиста” не подвело.
Дефицит гормона роста – вот что нашли московские эскулапы. По словам неонатолога Кудрявцева, который и вёл Катю, у младенцев с гормональным фоном всё очень и очень сложно и чаще всего, в столь юном возрасте, трудно делать какие определенные выводы, но с Катей всё было, плюс – минус, очевидно.
Еще недавно, подобный диагноз был бы приговором, притом, окончательным и не подлежащим обжалованию. С подобным трудно рассчитывать на нормальную жизнь, вернее, даже невозможно. Но сейчас уже есть лечение.
Правда, не в СССР. У нас гормон роста, он же соматотропин, пока что производился в очень небольших количествах и по устаревшей технологии. Его получали при вскрытии из гипофиза умерших, качество полученного таким образом соматотропина было невысоким. В Германии, Великобритании и Штатах – же вот уже три года гормон роста производили по новой технологии, рекомбинантной РНК. В Союзе над ней тоже работали, но с отставанием. Так что, советские мальчики и девочки, страдающие этим недугом, должны были получить лекарство соответствующего качества только через три-четыре года.
Но Катя Семенова – не