А что будет после смерти? Скоро узнаешь. Или не скоро. А вдруг там ничего нет? Вдруг я умру навсегда? Я так не хочу. Хочешь. Нет. Да. Хватит говорить чушь. Я не говорю чушь. Ты хочешь. Чего я хочу?
Танцевать. Вот чего ты хочешь. Танцевать? Да, пригласите, сударь, даму на танец. Можно… Я… Бред какой. Мудрые ирландцы говорили, если ты не знаешь, что делать дальше – танцуй. Я серьезно. У тебя больше в жизни ничего не будет, кроме этого танца, этого неба над головой, этого солнца, этого снега. Моих глаз. В них вся вселенная. Мы стоим друг напротив друга, смотрим друг другу в глаза. Я никогда раньше так долго не смотрел никому в глаза. В них и правда вся вселенная. Я забыл, как меня… Кто я? Откуда пришел? Куда иду? Раз. Два. Три. Раз. Два. Три. Раз. Два. Три. Па-Бам. Па-Бам. Па-Бам. Пам. Пам. Пам. Па-Бам. Па-Бам. Па-Бам. Пам. Пам. Пам. Любимая. Я всегда буду с тобой. Я никогда и никуда тебя не отпущу. Я разучусь говорить, чтобы не быть скучным и занудным. Всезнающим и умным. Я буду только танцевать. Только нашептывать тебе на ушко этот мотивчик легкомысленный и пошлый. Любимый. Я отпущу тебе на все четыре стороны, а сама буду ветром нежным неуловимым, ласкать твои завихряющиеся вихры волос соломенных. Буду снаружи внутри. Буду любить тебя, как ты меня, только чуточку больше. Нет, я буду больше. Не упирайся глупенький. Уступи девушке. Хорошо. Днем антарктидическим буду любить я тебя сильней, ночью ты меня. Как ты выговорил это слово? Повтори. Так смешно. Ан-тар-кти-ди-чес-ким. Ты гений. Ты маленький еврейский гений. Прошу не поминать всуе мою национальность. О, чистокровная славянка Летиция Шарон. Слышишь? Это вертолет. Нас нашли.
3 января 1917 года
– А еще мне снилось, будто просыпаюсь я в доме незнакомом мне. Ходики тикают. Тик. Так. Печка топится. Тишина в остальном. Ни звука. Образа на стенах висят. А я не понимаю, что сплю. Вспоминаю. Как же я в доме-то этом оказался? Нет. Решительно не могу вспомнить. Господа-судари мои. Дверь в сени открыл. Посмотрел. И здесь никого. На печи никого. В окно глянул. А там ветрено. Дождливо. Луна полная. Тоска. Друзья мои. Отвернулся я от окна. Смотрю – батюшка мой и матушка моя. Царствие им небесное. Пусть земля им будет пухом. Рухнул я на колени. Обнял. Руки целую. Бога молю, чтобы подольше продлил он момент сей сладостный. А они стоят, не шелохнутся. Да, и одеты они были точь-в-точь в ту одежду, в которой были похоронены. Они у меня… Один за другим. Сначала мать от болезни неизлечимой тяжелой. Потом отец от тоски помер. Да… Отец строго на меня в этот раз посмотрел. И говорит. Ах, Федька, Федька. Сукин ты сын. Мы с матерью старались. Воспитывали тебя. Отказывали себе во всем. Все только детям. Тебе и Лизе. Что же ты нас позоришь так перед Богом и людьми? Я ему говорю, не гневайтесь, отец, скажите, в чем моя вина перед Вами. Я тотчас все исправлю, сообразно Вашей воле и матушкиного согласия. Что ж сын. Слушай волю мою. Должен ты тотчас же найти женщину по имени Анна и жениться на ней немедленно и ребенка своего признать и усыновить. Батюшка,