лес из колышущихся рогов. Машинист повернулся к нам:
– Ну, все, теперь застряли намертво.
Он пробовал давать сирену, однако только ближние к нам животные испуганно оборачивались на звук, таращили огромные глаза, но дороги не уступали.
– Их сейчас хоть дави – ничего не поможет, – усмехнулся машинист. – Будем ждать.
Когда через час последние животные вышли из тайги и пошли впереди, нахально показывая нам свои кургузые зады, мотовоз медленно двинулся за ними; только к утру мы добрались до поселка. В основном жители были здоровы, но кое у кого обнаружились хронические болезни. Им раздали лекарства, выписали рецепты, направления на дополнительные исследования. К вечеру осмотр практически закончился. Тогда местный фельдшер повел меня посмотреть, как живут нивхи.
Мы зашли в один из бревенчатых, построенных на среднерусский манер домов. Скуластая, круглолицая хозяйка средних лет, широко улыбаясь, предложила нам табуреты.
– А я к васим тохторам летиться хотиля, – ткнула она себя пальцем в круглое бедро. – Вот полело, згло, а тут и срасу перестало. Панку какую-то тали, коворят, масать нато. А засем она мне, если поль усла? Мозеть, возьмете, труким кому татите?
Я посоветовал ей на всякий случай оставить растирание себе.
– А где же ваш хозяин?
– Тайка. Охота. Тавно усол, узе мноко тней.
Я огляделся. За простым деревянным столом, ловко орудуя ножом, разделывала рыбу круглолицая старуха. На огромной плите большой котел. Разделав рыбу, старуха бросала ее в котел и мешала деревянным черпаком. На меховом наборном коврике сидел, не спуская с нас раскосых черных глаз, малыш лет трех, в простой полотняной рубахе и торбасах.
– А разве вы его в ясли не водите?
– Засем не вотим? Конесно, котим. Но сейтяс тохтора приехали, и мы не посли.
Я вопросительно посмотрел на фельдшера, который, словно бы извиняясь, пояснил:
– Что поделаешь! Бригады к нам каждый год приезжают – пора бы и привыкнуть, а для них это вроде праздника.
Я обратил внимание на фотографию на стене. Молодой нивх в темном костюме, в белой рубашке, при галстуке.
– Алексей это, сын нас польсой, – с гордостью объяснила хозяйка. – Фторой курс института в Хапаровске контяет. Утителем путет. Отень он у нас умный. Польсой теловек путет. – Она достала пачку писем. – Вот письма писет. Летом приехать опешал.
Старуха отбросила рыбу, тщательно вытерла руки полотенцем, выбрала из стопки одно письмо, надела очки и, расправив листок на коленях, стала медленно водить пальцем по строчкам. Из глаз-щелок показались слезинки.
– А вы сами работаете? – спросил я хозяйку.
– Конесно, рапотаю, затем не рапотать. На ферме рапотаю, с олесками. – И, предупреждая возможный вопрос, добавила: – Сейтяс не рапотаю – тохтора приехали.
Мы сердечно распрощались