так не могу. Сядь, пожалуйста, рядом. Давай позавтракаем. Твоя тушёная курица никуда не сбежит. Она уже вон и не кудахчет.
Мила выполнила его просьбу, но съела она очень мало.
– Вкуснятина какая!
– А вы думали я только рисовать да писать картины умею?
– Большинство художников такой народ, беспомощный. А ты молодец! Что это ты так мало съела?
– Я уже напробовалась тут, пока готовила. Потом я много не ем. Да и аппетита нет.
– Да. Ты совсем худая.
– А вы слишком торопитесь во время еды. У вас будет гастрит или язва желудка.
– Непременно будет, если я до этого прекрасного времени доживу. Также возможен рак лёгких, инфаркт и всё такое прочее.
– Это, конечно, очень забавно, всё, что вы говорите.
Тон у Милы был грустнее некуда.
– Ладно, признаю, – сказал Палашов совершенно серьёзно и даже печально, – у нас действительно всё хуже некуда.
Они сидели и молчали. Он смотрел на неё, она – на стол. Несколько минут прошли в этом как будто поминальном молчании.
– Посмотри, мы ещё живы. – Первым сдался мужчина. – Знаешь, иногда такие сухари, как я, иссушенные всеми ветрами страны, сохраняются довольно-таки долго. И болячки их не берут. А теперь мне надо быстренько побриться, а то, неровён час, целоваться придётся…
Он нагнулся к чемоданчику и извлёк из него станок для бритья и тюбик с пеной, круглое зеркало на подставке и металлический маленький стаканчик. Мила забрала тарелки и бокалы, освобождая ему место. Она подошла к плите и нырнула взглядом сначала в одну кастрюлю, потом – в другую. Под одной кастрюлей газ она погасила. Вероятно, это была кастрюля с рисом. Курица не могла так быстро приготовиться. Тем временем Палашов расположился за столом лицом к Миле, чтобы она была всё время у него перед глазами. Он расстегнул несколько пуговиц на рубашке и стянул её за ворот, бросил на соседний стул. Мила мыла посуду, засучив рукава на рубашке в мелкую клетку из голубых и жёлтых полосок (почему-то она рассталась с утренней футболкой; может, заляпала краской?), и не обращала внимания на следователя. Тогда он взял стаканчик и подошёл к плите наполнить его горячим кипятком из чайника. Девушка заметила это и невольно взглянула на него.
– Ух! Сколько у вас всяких шрамов! Откуда они у вас?
– Это много длинных историй.
– А вы проведёте экскурсию для меня?
– Вообще, я этим не промышляю… Но об одном из них могу, так и быть, сказать пару слов исключительно для тебя. Выбирай сама о каком.
– Давайте о том чудном, который у вас на груди.
Мила продолжала мыть тарелки. Палашов рассмеялся, и она обернулась к нему.
– В чём дело?
– О-о, это очень личное. Сначала расскажи, откуда у тебя отметина возле левой брови.
– Ничего особенного. Это детский. Качели меня догнали. Теперь вы.
– Одна девушка меня чуть не разодрала, когда я сказал, что ухожу от неё. – Он перестал намыливать щёки из-за того, что снова засмеялся.
– Тигрица какая! А что вы смеётесь?