присоединиться к нему, отказавшись от обычного экзамена по истории. А информатика закрыла слот третьего экзамена по выбору – мы могли представить свой проект как результат работы в компьютерной программе, предназначенной для монтажа видео.
Когда я ехал утром в больницу, встретил в автобусе длинноволосого парня в очках из своей палаты, возвращавшегося после выходных. Он предложил отметить наше воссоединение и купил в киоске две банки «Ягуара». В палате ребята меня уже угощали этим слабоалкогольным энергетиком, и мне понравился его бодрящий эффект. Я подумал – к обеду выветрится. Мы закусили сухими чебуреками.
В стационаре медсестра велела мне взять постельное белье и сдать кровь. Это навело на мысль, что ее заранее проинформировали о решении консилиума. Неужели меня не выпишут? Я надеялся к вечеру уехать домой. Сидя на заправленной больничной кровати, я не хотел даже думать о том, что для меня все может начаться заново. Внезапно в палату зашла медсестра. «Поторопись на консилиум», – сказала. Я с ужасом понимал, что еще оставался в состоянии легкого опьянения. От меня исходил жуткий запах энергетика. Пока меня вели в другой корпус, я глубоко вдыхал воздух – слышал, что так можно быстрее протрезветь.
Меня пригласил заведующий. За овальным столом сидели семь врачей. Они спросили меня о любимых фильмах, не догадываясь, что я киноман. Пришлось ответить кратко: отсматриваю все важные премьеры и номинантов наградного сезона перед «Оскаром». Ответ их не устроил. Они просили назвать фильмы, которые мне нравятся. Я назвал те, что нравятся большинству: «Банды Нью-Йорка», «Титаник», «Храброе сердце», «Форрест Гамп». Про «Молчание ягнят» или «Голову-ластик» не рискнул говорить. На вопрос, есть ли у меня подруга, я ответил утвердительно, однако не захотел раскрывать, что она из психбольницы. Соврал, что завел отношения у себя в городе. Собираюсь ли я на ней жениться? Скажи я, что не собираюсь, то превратился бы в морально неустойчивого человека. Если бы дал утвердительный ответ, меня бы уличили в предрасположенности к необдуманным поступкам из-за слепого следования социальным установкам. Пришлось ответить, что свадьбу еще не обсуждали, так как гуляем пока лишь за ручку.
Они показали мне рисунки и попросили объяснить, что на них изображено. В папке, открытой передо мной, были жуткие детские рисунки, сделанные в основном черным и красным карандашами. Дьявольские головы с рогами, огромные клыки – во весь лист, лежащие в лужах крови люди.
– Это чьи рисунки? – поинтересовался я.
– Все Ваши, – изобличающим тоном ответил один из врачей.
Я не верил, пока не дошел до последнего, с головой Робокопа. Зачем я рисовал весь этот ужас в детстве? Неужели и вправду «Кошмар на улице Вязов» так сильно проник тогда в мое подсознание?
– Могу лишь сказать, что последний рисунок мне знаком, – собравшись, сказал я. – Остальные не помню. И, разумеется, пояснить, почему такое рисовал в детстве, сейчас уже не смогу.
– А что планируете