и снова пытались туда пробраться, терпели побои, лишь бы ухватить горсть корма с пола.
Я провёл в этом трудовом лагере год – долгий, мучительный год.
***
В 1943 году настал день, когда в наше отделение назначили нового конвоира. Во время утренней переклички он внимательно осматривал каждого, морщась от недовольства.
– У этого разорванные штаны, – указал он. – А этот вообще босиком, даже лаптей нет! Они слишком слабы, слишком больны! Я не могу взять их на работу!
Пальцем он указал на упомянутых людей.
– Ты, ты и ты. Выйдите из строя.
Мужчины сделали шаг вперёд.
– Сегодня вы останетесь здесь. Я не возьму вас на работу.
Командиру отряда он доложил:
– В восьмом режиме двадцать пять человек. На работу годятся только десять. Остальных я не возьму.
– Что значит, не возьмёшь? – возмутился командир. – Ты будешь выполнять дневную норму вместо них?
– Я не могу взять этих людей. Одежду им дайте, обувь, тогда возьму.
К сожалению, этот конвоир не задержался в лагере надолго. Спустя несколько дней он исчез. Пришёл другой, и что случилось с его предшественником, осталось загадкой.
Однажды я получил письмо из дома. Когда мне вручили серый конверт, я испытал великую радость. Наконец-то весточка от моей матери! С трепетом в руках я вскрыл конверт, пробежал глазами строки и осознал, что письмо сообщало страшное.
Мать написала такие трогательные слова, что я не смог сдержаться. Я разрыдался. Она сообщала, что больна и лежит в больнице. Это её последнее письмо, и, вероятно, мы больше не увидимся в этой жизни. Я был потрясён и глубоко опечален. Письмо выпало из моих дрожащих рук. Смирившись с судьбой, я опустил взгляд. Я плакал, как маленький мальчик, так сильно это ранило мою душу.
Я тосковал по матери и по дому. Уже больше года я не бывал там. До этого письма я не знал, как обстоят дела у матери и жива ли она. Также мне было неизвестно, жив ли мой отчим.
Точно не помню, как это произошло, но наша вольнонаёмная мастерица, работавшая в трудовом лагере, сразу заметила, что со мной что-то не так. Она подошла ко мне и обняла. Я, плача, прижался к её груди.
– Что случилось, Ваня? – спросила она, покачивая меня в своих объятиях. Мария была доброй женщиной. Её глаза излучали невероятное тепло. Она всегда проявляла заботу и была готова выслушать каждого из нас. Внешность её была не примечательной: слишком длинный нос, тонкие, почти безжизненные волосы, заплетённые в тугую косичку. Ей было около сорока пяти лет, и она очень напоминала мне мою дорогую мать.
Я протянул ей письмо. Она посмотрела на бумагу, как будто та была заколдована, и не двигалась с места.
– Прочти, – прошептал я.
Она взяла письмо и начала читать. Я наблюдал за ней, пока она пробегала глазами строки. Её глаза потемнели, и их затуманили слёзы. Она сочувствовала мне, ведь я был всего лишь мальчиком, который нуждался в своей матери.
– Я тебе помогу, – сказала она. – Обязательно