бесконечной мысли, и тогда будем иметь очень ясное и отчетливое знание о них.
Но сейчас это не так; мы знаем о своем собственном бытии только через внутреннее, и притом очень смутное, чувство, так что как раз наоборот, как говорят картезианцы, духи нам более знакомы, чем тела. Это даже не наш собственный разум, не говоря уже о разуме других людей, о существовании и природе которого мы можем догадаться только через восприятие. Возможно, именно ценностное сознание искупленного христианина впоследствии так сурово осудило Спинозу, в пантеизме которого духи становятся модификациями бесконечной мысли так же, как у Мальбранша тела стали ограничениями протяженности. И все же он сам очень близок к тому, что так возмущало его в этих «жалких» сочинениях. Особенно в четвертой книге, в тринадцати главах которой рассматривается практическая сторона чистого духа, или его естественные движения, склонности. Как наше знание состоит в том, что мы участвуем в идеях и вечных истинах, так и наше воление – это всего лишь существо, влекомое любовью, которой любит Бог. Поскольку эта любовь имеет своим объектом только Самого Бога, а Бог любит вещи только в той мере, в какой любит Себя, то все наши желания на самом деле являются любовью к Богу. Нет такой воли, которая не содержала бы в себе любви к bien eit general, к счастью. Но поскольку Бог, как бытие в целом, есть также благо в целом и поскольку блаженство заключено только в Нем, то даже самое запутанное воление всегда есть любовь к Богу, даже если оно неправильно понято. О том, откуда берутся эти заблуждения, как они могут привязываться к любви к благу вообще, к собственному благу, наконец, к благу других, очень подробно говорится в этой книге, и нет нужды касаться этого в особенности, поскольку и здесь наставление всегда возвращается к тому, чтобы соглашаться только с тем, что ясно осознается.
6. Переход к пятой книге, где в двенадцати главах рассматриваются страсти, осуществляется замечанием, что дух, помимо своей связи с Богом, через которую он участвует в познании Бога и в любви Бога к себе, находится в столь же существенной и необходимой связи со своим телом. Правда, об этой связи, как и о связи с Богом, мы знаем не через ясное рациональное знание, а только через instict de sentiment; тем не менее она существует и не должна рассматриваться как следствие грехопадения, хотя следует признать, что с тех пор тенденция полностью отдаваться чувственному усилилась, так что, хотя Бог связал дух с телом, сам дух стал ему подчиняться. Этот союз предписан Богом, но не так, как думают многие, что в результате тело действует на душу и наоборот, ибо это совершенно невозможно, а так, что по нашему желанию Бог двигает нашей рукой. Он обязался это сделать и теперь поднимает нашу руку даже тогда, когда мы желаем этого вопреки его заповедям. Semei jussit, semper paret. (Причины окказионализма, приводимые Мальбраншем, часто почти дословно совпадают с причинами Геулинка). Как по этой связи с телом различаются