присутствовавшие на общественных сборищах, чаще всего были мужского пола – нейтрализовали, балансировали ситуацию и… охотились. Она понимала, что дефицит мужчин в деревне связан с тем, что большинство из них при первой же возможности уезжали поближе к цивилизации. Но Мишель недоумевала от того, что в этой до патологии феминистической компании царил непробиваемый, порой доходящий до крайностей, патриархат.
Ежедневно все дружно произносили слова приветствий, так же дружно улыбались, кивали головами и уже через секунду забывали только что услышанное.
Она спрашивала себя, что чувствовали чужие друг другу люди, вынужденные следовать привычке целования при встрече и прощании? Это действительно была открытость души, природная беззлобность или какая-то мода, привычка, извращенная деформация урбанистического сознания? Что они вообще испытывали при этом? Безразличие, отвращение? Мог ли чужак, вроде нее, позволить себе избежать этих бессмысленных знаков внимания, не будучи назван недружелюбным и замкнутым? «Хотя», – возражала она сама себе – «Возможно, именно таким, как я, это и прощается. Мол, что с нее возьмешь – деревенщина». В общем, она не сопротивлялась, не отворачивалась – целовала, а точнее прикасалась щекой к щеке, чмокая губами в воздухе, но только тех, кто первым делал встречное движение. В таком противоречивом для нее деле не очень хотелось брать инициативу на себя. Удивительно, но она не была в этом одинока. Когда во время презентации Антон не кинулся к ней с приветственными поцелуями, она смутилась и приняла этот жест, вернее, всякое отсутствие такового, на свой счет.
Где-то через полгода работы в издательстве способную и активную девочку на побегушках приметили на должность хозяйки торжеств во время проведения конференций, презентаций и других публичных мероприятий издательства. Работа была нестабильная, но прибыльная и любопытная.
Иногда, в самый разгар празднеств, ей до истерики хотелось сесть за стол вместе с гостями, выпить, съесть чего-то из местной кухни, дать передышку ногам, уставшим от каблуков.
Носясь по залу, она все же успевала наблюдать за присутствующими. Никто не придавал этому значения, считая такое пристальное внимание ее обязанностью в качестве «хозяйки».
Как-то, на одном из подобных сборищ генеральный директор, сухая высокая дама с массивным перстнем на безымянном пальце, учтиво спросила о традициях ее региона и, не дождавшись ответа, сама о них и рассказала. Оказалось, что она знает о Мишель больше, чем та о себе самой. Издалека, а точнее свысока, как обычно, виднее. Мишель кивала и улыбалась, думая, что, наверное, сложно было вообразить, что кто-то может без гордости и слепого патриотизма отзываться о земле, на которой родился, или может умалчивать детали по простой причине незнания истории своего края. Мишель знала каждый камень, каждый цветок вдоль деревенской дороги, умела перейти реку вброд, найти грибницу, понимала,