Обдумывает что-то недолго и преподносит то, что повергает меня в абсолютный шок.
– Ты пойдешь к Богдану.
– Что?! – взвиваюсь нервно и не верю своим ушам.
– Что слышала. Ты пойдешь к сводному брату и попросишь его о помощи.
– Господи, да он же ненавидит меня благодаря тебе. Ты сделал все, чтобы мы расстались! Ты шантажировал меня, чтобы я вышла замуж за Камаева, и теперь смеешь приказывать?
– Не ори. Речь идет о наследстве, которое достанется твоей дочери. И Богдан сейчас – единственный, кто способен вытащить кампанию из долговой ямы. Так что решай.
Закипаю, как старенький чайник у бабушки на плите. Злости так много, что я едва могу усидеть в кресле и не наброситься на собственного отца.
Иногда мне кажется, что я ему не родная дочь. Ведь разве можно использовать близкого человека, как разменную монету?
Не просто можно – нужно. Такая у него нездоровая философия.
– С чего ты взял, что Богдан вообще меня будет слушать?
Кричу. Выплескиваю ядовитый клубок эмоций и все еще не могу свыкнуться с неизбежностью. Не принимаю ее. Отрицаю всем существом.
Но отец лишь разводит руками и кривится.
– Меня-то он точно пошлет. У тебя же есть шанс.
– А Артур как смотрит на то, что ты хочешь подложить меня под сводного брата?!
Перегибаю палку. Перебарщиваю. Намеренно грублю, только отцовский панцирь непробиваем.
– Переживет, – как от назойливой мухи отмахивается от меня папа и в излюбленной манере давит на совесть. – Ты ведь не допустишь, чтобы Мира жила в нищете?
Пуля в патронник. Щелчок. Контрольный в лоб.
Я могу приводить сколько угодно аргументов и взывать к его здравому смыслу, но благополучие дочери все равно перевесит на чаше моих весов. И я вывернусь из шкуры, чтобы организовать с Багировым встречу, когда восстановлю утраченное равновесие и смирюсь с раскладом.
– Боже, вот что у тебя в голове? Тебе хоть кто-то дорог по-настоящему? Ты вообще способен любить? Есть у тебя что-то святое?
Швыряю прозаические вопросы ему в лицо, словно перчатку, но ответов не получаю. Дышу рвано, как будто закончила забег на скорость, и выкарабкиваюсь из кресла.
Меня все здесь душит. И темная мебель. И тяжелые шторы. И холодная отцовская отстраненность, граничащая с безразличием. Особенно она.
– Так ты позвонишь ему?
– Позвоню.
Соглашаюсь обреченно и ракетой выметаюсь из кабинета.
Расслабиться не получается. Не помогает ни готовка, которая обычно успокаивает. Ни игры с моей любимой крохой. Ни контрастный душ.
Обязанность, которую на меня возложили, вопреки моему желанию, давит на плечи гранитной плитой. Заставляет волоски на коже вставать дыбом, выкручивает мышцы.
Пальцы сводит судорогой, когда я разблокирую телефон. Отвращение к самой себе захлестывает. Но я упрямо листаю контакты и нахожу номер Лешки Саутина – единственного из компании хоккеистов, кто не обременен моралью.
Камилла: Привет, Леш. Как дела? Как жизнь?
Алексей: