сумму налога, который король платит в казну Церкви, семьям погибших и раненых во время коронации.
Голоса: удивленные, поддерживающие, осуждающие – зазвучали громче. Я-Эльмон прищурился – это был хитрый змеиный взгляд – и процедил:
– Я благодарен Великому Яру, что в столь трудный час он привел к нам сильного и мудрого короля, и благодарен Арейну, что в его роду воспитан столь справедливый сын. Церковь почтет за честь помочь каждой семье, попавшей в беду. В свою очередь, она обещает выделить дополнительные средства нуждающимся, а также словом и делом помочь королю в его борьбе с темными силами Аша.
Рейн не скрывал довольной улыбки. Я-Эльмон не мог на глазах у всех отказаться от предложенной королем помощи и не мог сделать меньше его. Теперь пора повышать ставки.
Король продолжил уже громче, увереннее:
– Я склоняю голову перед Яром и перед народом Кирии и заявляю, что мои помыслы чисты, а дела идут от сердца. Совет – моя опора во всем, но я посмею без согласия большинства просить вас, кир Я-Эльмон, об отмене церковного налога.
Поднявшись, король свысока посмотрел на главу Церкви. Рука мужчины медленно потянулась к трости, точно он хотел пустить ее в дело. Рейн был уверен: не поднимет, не посмеет. Прижав ладони к груди, король шагнул к сидящим, которые не отрывали взглядов от него и Нола.
– Кир Я-Эльмон, вы верно сказали, что для Кирии настал трудный час. Мы многое пережили, и все: от простых рабочих до благородных киров – нуждаются в поддержке. Перед Яром и жителями Лица я прошу вас об отмене налога сроком на год, и пусть Церковь творит свое светлое дело без пошлин, налогов и сборов, как завещали Яр и Арейн.
Я-Эльмон так крепко сжал трость, что пальцы побелели. Он медленно поднялся. В зеленых глазах виднелась неприкрытая ярость, но голос не изменился. Глава встал рядом с Рейном:
– Жители Лица, мы многие десятилетия жили по одним законам, но, видимо, настала пора выбрать новую дорогу. Король Рейн показывает нам достойный пример, и Церковь поддержит его слова. Я обещаю, что они будут вынесены на обсуждение Совета, и вместе мы примем правильное решение.
Рейн плотно сжал губы. Примут они, как же! Я-Эльмон обвинит В-Бреймона, а может, У-Дрисана, или еще кого, а те – других и ни черта не изменится. Но это только пока. Он заставит их не просто нервничать – извиваться, как на раскаленной сковороде, и искать лазейку. Ее не будет.
***
Когда мимо Я-Эльмона прошла вереница послушников с признаниями, а первый День Покаяния закончился, снова стемнело.
Рейн сел в карету: самую простую, устаревшей модели, чтобы напоказ выставить смирение короля. Даже охрану отпустили, показывая его равенство с народом: один лишь Алкерн, как верный сторожевой пес, сидел напротив, и Рейн понял, что это его шанс.
Стоило лошадям зашагать по мостовой, камердинер достал из нагрудного кармана записную книжку в кожаной обложке и ручку и начал писать, сверяясь с часами. Он часто так делал, и Рейн подозревал: тот тщательно, в деталях описывал проступки короля, чтобы затем представить