но это было почти незаметно. В правой руке он держал букетик неряшливо-фиолетовых цветов, лучшие дни которых приходились приблизительно на июль прошлого года, в левой сжимал упаковку бумажных носовых платков.
Даша почти прошла мимо, когда периферийное зрение выхватило беспомощно-облезлый пучок. За все время существования аэропорта Шереметьево вряд ли эти стены видели цветы гаже. Невольно заинтересовавшись их владельцем, она перевела глаза чуть выше и с удивлением увидела субъекта, чем-то отдаленно напоминавшего бравого подполковника Полетаева. У субъекта было бледное, отечное лицо, из приоткрытого рта вырывалось прерывистое дыхание, в темно-синих глазах дрожала боль.
Первым желанием прилетевшей было прижать несчастного к груди, но почти сразу в голову пришла мысль: что, если это очередная уловка и коварный подполковник в этот раз решил взять ее на жалость?
Даша поставила дорожную сумку на землю.
– Это мне? – поинтересовалась она, указывая глазами на цветы.
Полетаев перевел затуманенный взгляд на свою правую руку, темные зрачки расширились, словно он впервые увидел, что находится в его руке. Некоторое время он так и стоял, не издавая ни звука, затем огляделся и, заметив невдалеке урну, швырнул букет точно в ее центр.
Даша насторожилась. Ей показалось, что странные действия носят некий демонстративно-предупредительный характер.
Полетаев не стал ее разочаровывать и быстро, насколько позволяло его воспаленное горло, проговорил:
– Можешь ничего не сочинять. Мне звонил Томек и все рассказал.
– Что все?
– Что ты окончательно сошла с ума и… – Приступ кашля не дал ему развить мысль.
Даша воспользовалась возникшей паузой:
– С моим разумом все в полном порядке. Я просто пытаюсь помочь одному человеку избежать несправедливого наказания.
– Я вовсе не это имел в виду…
– А что? – Никаких иных грехов она за собой не помнила.
– Я имею в виду твою карьеру детектива!
Ах, вот оно что!
– А кем, по-твоему, я должна работать, прачкой? Ни на что другое женщина не способна?
– Мы не говорим о женщинах вообще, речь о тебе в частности! – Поскольку Полетаев сипел, его лицо стало совсем синим. – Есть женщины, которые и в космос летают, и рельсы кладут, но ты-то совсем другое дело…
– Какое другое?
– Ты даже не дело! Ты катастрофа, ты… язва сибирская, чума бубонная!
Даша смотрела на разошедшегося собеседника взглядом, полным сожаления.
– Лечиться тебе надо, Палыч. И терминология у тебя какая-то кладбищенская…
– Да ты разве позволишь мне это сделать? Нет, ты прилетишь и вколотишь последний гвоздь в мою могилу.
– В могилу гвозди не заколачивают.
– Ты заколотишь! Костя!
Из тени вынырнул светловолосый молодой человек. Он был похож на сортовой кирпич в кладке – без единого недостатка в породистом лице, но с внешностью, которую невозможно запомнить. Он напоминал плакаты времен призыва на народные стройки. Самого призыва она, конечно,