на шахту».
Эти несколько предложений развертывают панораму советской повседневности. Перед глазами встает не досовременный анклав внутри высоко модернизированного общества, а форма поселения, которой не было в сельских регионах несоциалистических индустриальных обществ. В этих деревнях живут люди, которые хотя и всегда жили в селе и работали в сельском хозяйстве, но которые одновременно являются продуктами социализации современной индустриальной и образовательной политики и как таковые сохраняют в себе определенные индивидуализированные и ценностные представления. 7
Образец миграции в деревне юга России возник как наслоение различных миграционных волн. Сначала шли миграции, вызванные первой мировой войной, революцией и началом коллективизации. Массовые переселения, депортации происходили еще до наплыва эвакуированных и беженцев второй мировой войны. Друг за другом следовали несколько фаз коллективизации и развития деревень, пока в 1960–70-е годы несколько не замедлилось стремительное развитие городов и, соответственно, процесс переселения из деревни в город.
Начиная с 1950-х годов миллионы работников, получивших в России образование, устремлялись в среднеазиатские и кавказские советские республики. Эта миграция рабочей силы сменилась в 1980-х годах процессом ремиграции, который ускорился после падения Советского Союза и до сих пор не закончен. Схожим образом обстоят дела и с появлением индустриальных городов на Крайнем Севере и в Сибири, которые привлекали миллионы людей прежде всего из плохо снабжаемых сельских областей и малых городов. Процесс деиндустриализации вынуждает теперь этих горожан к миграции, а многих из них – из-за отсутствия лучших возможностей – к возвращению в родные деревни.
Каждая из этих миграционных волн затрагивала сельские пространства и реорганизовывала их. Ликвидация деревень, основание новых сельских поселений, куда на определенный срок нанимались на работу специалисты или просто рабочая сила, – все это было возможным лишь потому, что население деревень все больше превращалось в сельских индустриальных рабочих. Повсюду, куда бы ни перемещались эти люди, они находили принципиально схожие условия работы и жизни. Ориентированная на предприятие организация повседневности означает, таким образом, стандартизацию, отвыкание от региональных особенностей, разрушение института самоуправления при одновременной зависимости от надрегиональных структур и продолжающийся отрыв от традиционного контекста. Люди, задействованные в этом процессе, становились «кочевниками», как выразилась участница интервью, однако по социалистически-модерному образцу, то есть теми, кто курсировал – если продолжить сравнение – между оазисами государственных промышленных предприятий.
Такой образ жизни, который определяется большей частью не культурными особенностями, а обобщенными индустриальными условиями работы, не уживается с традиционными ценностями