Ах, да…
Усмехается, проводит рукой по спутанным волосам.
– Оставил без головы.
– Я?..
– Рубль пожалел, а товарищ – простужайся?
– Андрюш… возьми мою. На, возьми!
– Отстань! С тебя уже хватит.
Морщась, потирает лоб.
– Где же он, черт?!
Окна гаснут, и снег отливает голубым. Ежится. Нахохлившись, прячет голову в воротник.
– Ау! Ты спишь?
– Н–нет… Плохо… В глазах рябит от красных флажков.
– Чего?
– Понаехали. Окружили. Сейчас начнут пальбу… Флажки–слова, флажки–наклейки… Зачем мне все это, если я чую…
– Запах крови?
– А хотя бы и так!
В подворотне – Моргунок. Идет – вот–вот переломится.
– Пустой?
Распахивает куртку.
– Ап!
Выхватывает из рук Моргунка бутылку, сдергивает пластмассовую головку, косится на меня… Они пьют, и руки Моргунка дрожат.
– Эх!.. Давай еще!
– Погоди…
Вскакивает. Маячит в полутьме.
Моргунку:
– Есть две копейки?
– Шутишь?
Мне:
– Дай.
– Зачем?
– Позвонить.
– Ладно уж…
– Думаешь, не придет? Придет, как миленькая! И будет сидеть, и смотреть, как мы из горла!.. Не веришь? Моргунок!
– А чего? Заходила ведь… надысь.
– Вот! Этот олух, этот недоносок рода человеческого сделал ей предложение… Ей – предложение!
– Чего волноваться–то? Все одно – отказалась…
Снова сел, пополз вниз. Удержался.
– Во как! Из–за бабы…
– Заткнись!.. Нет, так не справиться, так только надорваться можно… Суть в том, что… что…
– Мы жаждем, дяденька! Слово правды!
– Суть в том, чтобы выпасть, раствориться… Чтобы никто, слышите, никто – не играл тобой в подкидного дурака! Чтобы не думать: вчера, сегодня, завтра… Сейчас. Всегда – только сейчас!
– И сдохнуть… от белой горячки.
– А хотя бы и так? Кому какое дело? Я – так хочу, понятно? Моргунок… Я тебя люблю… А его – нет, не люблю! Он все смотрит… кумекает, соображает! Зря мы его поили, а?
– Ох, зря!
– Пришел, облегчился… Из породы пьяных кроликов… Мне от одного вашего вида блевать хочется! От вашего вечного «надо, надо, надо»! А мне – не надо… Устал!
– Я, кажется, ничего… Я…
– Знаешь что – иди–ка ты отсюда. Я тебя не звал, так что… Иди, не мешай!
И Моргунок, вторя свистящим шепотом:
– Катись! Проваливай!
XXI
Наконец – то жизнь вошла в мерную наезженную колею. Тянулись дни и месяцы, разделенные однообразным чередованием света и тьмы, осенних хлябей, зимней поземки, раскаленных и пыльных тротуаров. В институте было завоевано положение прочное, солидное. Более того, он выдвинулся в первые ряды теоретиков и даже, как поговаривали, написал несколько основополагающих работ, заложивших фундамент марксистской истории философии…
Правда, приступая к штудиям –