привлекла сочувственное любопытство зала. В нас же, опьяненных всеобщим вниманием, забурлила кровь великих ораторов Французской революции, и мы полностью утратили необходимую осторожность. Чухначев пытался утишить разбушевавшиеся страсти – тщетно.
На следующее утро перед первой лекцией меня вызвали в деканат. Полный человек в тяжелых роговых очках на плоском, словно приплюснутом лице, сидел за столом декана. Перед ним высилась внушительная стопка экземпляров журнала.
– Поверни–ка ключ, друже… Поговорим в тишине.
Он улыбнулся. Седая щеточка усов над верхней губой стремительно скакнула вверх. Потными пальцами я коснулся ключа. Щелкнул замок.
– Садись, – широким жестом он указал на стул у противоположной стены.
Я сел. Несколько мгновений он разглядывал меня, морща лицо в полуулыбке. Кивнул головой в сторону аккуратной стопки экземпляров.
– Что–то ты не то придумал. Вроде бы и чепуха мальчишеская, ан нет! Душок в нос шибает. Нехоро–о–ший. – Последнее слово он произнес нараспев и сокрушенно вздохнул.
– По какому праву я должен подвергаться столь унизительному…
– А кто сказал, что ты подвергаешься? Иди. Свободному – воля. Мы с тобой разговариваем… Пока. Видишь, даже паспорт у тебя не спросил.
– Вы и остальных будете… И с остальными будете разговаривать?
– А как же. Уже поговорили. Ты смотри, напрягся, как струнка! Эх, друже, от правды–то все одно никуда не уйти.
– Что вы имеете в виду?!
– А то. Приятели твои честно сказали: зачинщик – ты!
– Вот как? Замечательно…
– Может, врут? Может, Андрей или Илюшка?
– Я.
– Так–так… Знаешь, как это называется? Самиздат. Сегодня – трагедии да комедии, а завтра, если не остановить вовремя, пасквиль какой–нибудь по рукам пойдет. И не виноват будешь – не ты писал. Но с твоего ведома выпустили… И – прощай, мама, прощай, папа. Так я говорю? Что молчишь?
– Мне не о чем с вами разговаривать.
– Гордый… Если бы ты знал, друже, как гордость–то твою выбить легко. Видишь телефон? Стоит мне поднять трубку – и завтра духу твоего здесь не останется! А еще лучше штемпельнуть в паспорточек, и будь любезен – в двадцать четыре часа из Москвы. Хочешь? Молчишь… Ну молчи, молчи. В былые годы с тобой бы цацкаться не стали. Парню двадцать лет. Понимать должон!
Слегка подавшись вперед, уперся руками в стол.
– А какую околесицу на семинаре нес? Это же призывы к свержению существующего строя! Так тебя понимать?!
– Вы видите контрреволюцию там, где ее нет. Все это бездоказательно.
– Ха! Доказательства ему нужны! Слушай, парень, я тебя предупредил. По узкой тропиночке идешь. Один неверный шаг – и поминай, как звали!.. Все, – вытянув руку, ткнул указательным пальцем в сторону двери. – Ступай!
Опять поворот ключа. Щелчок. Тишина в коридоре. У ларька, где продают печенье и сигареты, останавливаешься, лезешь в карман, достаешь теплые