бы гениальная Козьмин, ах как мне ее сейчас не хватало, моей умненькой уродины. Вот с кем, единственной, я мог обрести спокойствие). Телефон зазвонил. Я выдернул провод из джека. Достал с книжной полки пачку бумаги, вооружился авторучкой, уселся за письменный стол. И больше для меня ничего не существовало, кроме того, что вытворял мой разум на этой белоснежной невинности писчего листа с помощью злополучной авторучки. Я покорно следовал по тропинке судьбы, за мной грохотали там-тамы, пылали таежные пожары, я был в кинозале и видел на экране все, что пережил и на чем оставил след своего прикосновения. Я опять творил. Я был спокоен. Я выздоравливал, как если бы принял дозу обезболивающего.
На смену компании Роберты пришла компания пустоты. Я закончил рассказ. Спасибо, Роберта. Но что теперь?
Мне нужен постоянный раздражитель, чтобы писать. Интуитивно, неосознанно я его всегда искал, навлекая на себя несчастья мира.
С момента, когда я начал понимать движущую силу своего писательства, родился замысел «Губки». Я понял это о себе. Я не одинок в этом. Проклятое племя пишущих. Провокаторы. Гениальные безжалостные к себе провокаторы. Зовущие к себе беду, чтобы всего лишь извлечь сюжет из своих переживаний.
Я вспоминал Роберту. Она никогда не оставляла меня в балансе. Мой драгоценный баланс. Я так редко извлекал его из пучины мучений моей души. Как крупинки золота из песка и ила. И Роберта отбирала их от меня с безжалостностью и правом таланта по этой части. Она и сама питалась мной.
Что поражало меня, что она не понимала уникальности своего убийственного таланта для меня. Драгоценности этого мучительного убийства.
Убивая мои счастливые минуты, – их создатель и уничтожитель, она активизировала во мне мое хроническое отчаяние. Рожала во мне мысли злобной чистоты и точности, и я откладывал их в себе кладом на дне океана собственной скрытой необузданности.
Она не понимала, какой подарок делает мне несчастьем любить ее. Она не понимала, что она – единственный на моем страшном пути человек, равный мне по инстинкту уничтожать (счастье?)
Она умрет с нулем информации о себе, уверенная, что ненавидит меня, и унесет в могилу неузнанную тайну разрушенного Вавилона счастья со мной – найти равного самоубийцу и убийцу.
Она была мне ровня в красоте, молодости и разрушительной силе ее энергий творения.
Я скучал и страдал по поводу тихой, дождливой погоды. Вчера сделал много для работы в издательстве. Сегодня вчерашняя усталость отозвалась бездействием. И размышлениями. Некая защитительная речь в моей голове. Опять вошел в контакт с моими воображаемыми присяжными заседателями. Пусть слышат мои препирательства с теми, кто принял меня, ошибочно, за личность слабую и бесхарактерную.
Я зашел в церковь, которая оказалась у меня на пути. Я и не помнил толком, что за церковь и что меня к ней толкнуло.
Стоя в этой церкви, сквозь мерцание слез в глазах, я спрашивал, как тысячи других: «За что? За что ты меня, Господи?».
Я был озарен