к сушильням, чтобы успокоиться; но моя лодка стояла у пристани. Ах, верно, оттого, что лодка стояла у пристани, и решил я прокатиться к сушильням.
– А, да вот и он! – сказал Хартвигсен, когда я подошёл к пристани. – Давайте его и спросим.
– Нет! – с мольбою крикнула Роза и отчего-то смутилась.
Минутку я постоял, подождал, но больше мне ничего не сказали, оставаться на пристани было неловко, и я отвязал лодку и взялся за вёсла.
Под вечер Хартвигсен настоятельно просил меня пожить у него до осени. У него для меня много работы, он хотел бы меня попросить кой-чему научить его, быть кой в чём его учителем. К тому же Роза, кажется, готова поселиться у него и управлять хозяйством, если нас будет двое и он не будет единственным мужчиной в доме. Я согласился на все его просьбы и был очень рад.
Вечером Хартвигсен отправился в Сирилунн и, воротясь, долго сидел в задумчивости. Потом он надел шляпу и снова отправился в Сирилунн.
Он был такой странный, верно, он встречал во время этих прогулок своих баронессу и какие-то её слова задели его. Я их видел на отмели в половине второго ночи, потом они пошли дальше вдоль берега, к общинному лесу. «Что-то скажет на это Роза?» – думал я.
Но что думала сама дочка Мака? Она так среди всех выделялась – баронесса в этом глухом краю, и у неё была прелестная маленькая головка, гибкий стан и, быть может, какие-то необычайные внутренние качества.
День шёл за днём, а Роза не являлась. Хартвигсена, по-видимому, это мало печалило. «Когда же придёт Роза?» – спросил я, и сердце моё стукнуло и покатилось. «Не знаю», – ответил рассеянно Хартвигсен.
Я начал обучать его правописанию. В счёте он и без меня был силён и умел производить все нужные ему действия. Он был вдумчив и понятлив. Книг у нас не было, и мне пришлось по памяти ему рассказывать жизнеописание Наполеона и историю войны за освобождение Греции[5]. Более всего впечатляло его во мне то, что я знал разные языки и мог прочесть надписи на иноземных товарах у него в лавке, например, на бобинах и тканях из Англии. Он и сам очень скоро этому выучился, что немудрено: в голове его содержалось так мало знаний, она была почти девственной почвой.
– А вот была бы у меня, к примеру, Библия на еврейском языке, могли бы вы её читать? – спросил он. И он решил купить в Бергене Библию.
На дороге я встретил Розу. Она, всегда такая замкнутая, вдруг сама остановила меня и спросила с вымученной улыбкой:
– И как вам живётся вдвоём?
Я до того удивился, я ответил:
– О, благодарю вас. Но мы вас ожидаем.
– Меня! Нет-нет, я на этих днях, верно, уеду к отцу в усадьбу.
– Значит, вы не переедете к нам? – спросил я растерянно.
– Нет, едва ли, – ответила она.
Рот у неё был большой, тёмно-красный, он чуть дрогнул, когда она улыбнулась мне на прощанье. Я хотел ей напомнить о том, что отец её меня приглашал в усадьбу, но, слава Богу, удержался.
Скоро выяснилось, как хорошо я сделал, что промолчал: вечером Роза пришла в дом к