у него хорошо будет. Так что ли?
– Так!– подтвердил Светик.
– Ну, бывайте, всего вам хорошего. – Сашка еще раз зыркнул на Таьяну и открыл дверь.
– Спасибо вам, – успела кркнуть ему вдогонку Татьяна. – Привет Анатоли передавайте.
– Обязательно!
Сашка вышел из подъезда и прыснул в кулак. «Ну и влип Анатолий. – думал он, – чисто кур во щи! Бабец – владимирский тяжеловоз с жеребятами. Дашке сказать – умрет со смеху. Папашей заделался… вот дурак, говорил же ему… А… дурака сколько не учи, все равно дураком останется! Черт с ним! Его дело…»
И уже через несколько минут Сашка забыл и про Таьяну, и про Анатолия, и про Светика. Он жил своей жизнюь, и ему было невдомек, что только сейчас он разрулил трагедию маленького мальчика, оставив в его сердце маленький огонек, осветивший пустоту его разуверившейся души и вновь наполняющий ее светом любви и надежды.
Он благоразумно не высказал своего мнения Анатолию относителоно Татьяны, сообщив, что поручение его выполнил полностью, и мальчишка очень обрадовался подарку.
– Переживал, что ты не пришел, – сказал он, а потом расцвел, как узнал, что за причина. И мамаша тоже… – осторожно добавил он. – А ты бы все-таки позвонил ему сам.
– Позвоню, – голос Анатолия звучал глухо и устало. – Спасибо тебе Сашка!
Усталость валила Анатолия с ног. Он не спал уже третьи сутки, и ему казалось, что все, что сейчас его окружает, это сон, мутный и вязкий, который он никак не может сбросить со своего затуманенного сознания. Его воспаленные глаза то и дело слипались, погружая его в мягкую темноту, на краткие мгновения выключая измученный бессонницей мозг.
«Позвоню потом. Все потом, – крутилось у него в голове. – А сейчас – спать, спать, спать…»
Он как будто потерял счет времени, перемежая летящие, как сумасшедшие, дни и ночи, которые засасывали его в больничную воронку дежурств, болезни и смертей. Иногда ему казалось, что это никогда не кончится, и он обречен быть здесь навсегда среди этих задыхающихся, ловящих глотки воздуха, как выброшенные из воды рыбы, людей.
Он осунулся и похудел. В редкие минуты отдыха он просто сидел или дремал, отрешенный от всех звуков и картин жизни. Его телефон разрывался от звонков, но он ни разу не ответил. У него не было сил натужно улыбаться и врать, что все хорошо.
«Потом, все потом, – утешал он себя, глядя на пропущенные звонки, – так лучше…».
Когда его вахта закончилась, и он впервые за несколько месяцев вышел на улицу, мир показался ему необычайно красочным и ярким. Осень догорала своим последним огнем, и ее жаркие цвета пахли дождем, прелью и первыми робкими заморозками с их особенным острым холодком.Он шел по улицам и радовался уже остывающему солнцу, синеве с растворенными в ней облаками и чувствовал тихую детскую радость , как ребенок, которого после тяжелой болезни наконец выпустили на улицу. Вокруг бежали люди, здоровые, крепкие. И все, что он пережил и увидел в больничных стенах, теперь казалось